Читать книгу - "Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин"

Из собранных отцом книг узнал он многие тайны и теперь спешил в них разобраться. Издалека приходили к нему наставники, показывали своё искусство, за большие деньги открывали маленькие секреты. Наступало время, и Толд в учебном поединке побеждал своего учителя — значит, пора было искать нового мастера.

Искусство боя ногами, искусство опережающего удара, искусство закрытого дыхания, останавливающего крика, пронзающего взгляда — всё это постиг Толд, и хоть умения его пока были несовершенны, он верил, что со временем разовьёт их.

Но оставалось ещё многое, о чём Толд лишь читал в книгах и древних свитках: тайные умения ассиэнов, бой с закрытыми глазами, учение о жизненной энергии и её потоках, искусство каменной кожи…

А как много книг оставались ещё непрочитанными!

Благородный эр Покатом опустился на одно колено перед кроватью, на которой лежал Лэдош Однорукий.

— Приветствую тебя, младший ир Лэдош, герой сражения при Алдегане.

Испуганный герой попытался подняться и вдруг обнаружил, что у него нет левой руки. Болезненный спазм сжал горло, и Лэдош захрипел.

— Не возражай! — дёрнул плечом эр Покатом. — Я не ошибся. Своей властью и волей я дарю тебе титул младшего ира. А так же сорок тетров плодородной земли, двадцать тетров леса, три деревни и две сотни душ крестьян.

Лэдош сплюнул коричневую мокроту на серую ткань тюфяка.

— Я освобождаю тебя от службы, — продолжал благородный эр, — но разрешаю тебе и твоим потомкам использовать оружие во благо людское и для защиты себя и своих владений.

Лэдош с трудом повернулся, посмотрел благородному эру прямо в лицо, сказал едва слышно:

— Я сам во всём виноват…

— Что, младший ир? Я не слышу… — эр Покатом наклонился к Лэдошу.

— Я стал сомневаться, верно ли поступаю… А сомневающийся солдат — уже не солдат… Я был неискренен… Я сам виноват…

— Поправляйся, младший ир, — сказал эр Покатом, решив, что Лэдош бредит. Он поднялся, выпрямился, развернул плечи, оглядел тесную комнату. — Привыкай. Теперь всё будет по-другому, — громко сказал он, утвердительно кивнул и вышел.

— Всё будет по-другому, — повторил Лэдош, думая о том, что и в сомнениях может таиться великая искренность.

Десять лет минуло с того дня, когда Эшт покинул родной дом. Многими дорогами он прошёл, не забывая о том, что следует дорогой отца — своей главной дорогой. И он надеялся, что сумел уйти достаточно далеко.

Его узнавали. О нём рассказывали были и небылицы, о нём слагали баллады. Однажды на рынке он видел лубки со своим изображением — торговец нахваливал товар, выкрикивал, что лучших оберегов от бед и нечисти не найти. Золотая литера «Э» была начертана в углу каждого лубка — точно такая, что красовалась на бархатной повязке у него на левой руке.

Его боялись и ненавидели — те, у кого была чёрная душа и злые помыслы, те, кого он преследовал и истреблял: убийцы, разбойники, воры, ведьмы, колдуны.

Разные люди с поклоном приходили к Эшту, просили защиты, и он никогда не отказывал. Знаменитый меч его испробовал разной крови: и горячей людской, и гнилой мертвячьей, и зелёной, текущей в жилах чудовищ. Доводилось пронзать ему и тех, в ком крови никогда не было…

Недобро встретили крестьяне нового хозяина. И немало времени потребовалось Однорукому Лэдошу, чтобы расположить их к себе. Вместе с селянами выходил он на поля, как мог работал вместе со всеми, не требовал оброк, не запрещал ходить в леса, не сёк розгами за провинности. Но во всём этом крестьяне видели хитрость; говорили, что, мол, добрится новый господин, притворяется хорошим до поры до времени, а дай срок — и девок к себе потащит, и баб начнёт на задворках вожжами хлестать, а мужикам клейма на лбу ставить, чтоб далеко не сбежали…

Может так и продолжалось бы долго, но в округе появилась шайка Оха Горбатого, и житья селянам не стало: то на ярмарке разбойники кого ножом пырнут, то молодуху, по ягоды ушедшую, чести лишат, то скотину ночью со двора уведут. И чем дальше, тем наглее становились разбойничьи выходки, уже и белым днём не боялись они показываться. Бывало, прискачут в деревню, бряцая оружием, запалят крышу амбара, собак постреляют, кур наловят — и назад, в леса. Вышли однажды мужики против шайки, да чуть все не полегли. Лишь пятеро сбежать сумели, спрятались в погребах, да один мёртвым притворился, калекой стал — сильно потоптали его кони Оха Горбатого.

Узнал об этом Лэдош, собрал всех людей. Долго с ними говорил, сердился, что не пришли они к нему за помощью. Молчали мужики, хмурились, под ноги себе смотрели, думали: «Чеши, чеши языком, новоявленный ир! Много ли с тебя проку, с однорукого?»

Распустил Лэдош людей и стал собираться. Была у него хорошая кольчуга, но надел он старый кожаный жилет, обшитый железом. Был у него посеребрённый шлем, но нахлобучил он на макушку помятый медный шишак. Взял он меч и топор на длинной рукояти, сложил в мешок припасов на пять дней и ушёл из дома.

Никому ничего не сказав, поселился Лэдош в заброшенном сарае на краю одной из деревень — той, в которую чаще всего наведывался Ох с лихими людьми. Три дня жил, питаясь тем, что было в мешке. А когда заметил вдалеке хвост пыли, вышел на дорогу, перегородил её длинной оглоблей и встал, спрятав за спиной культю.

Много пар глаз с недоверием следили за ним. Видели они, как прискакали два десятка разбойников, как они спешились, подошли к странному защитнику, даже не доставшему меч. Сам Ох говорил о чём-то с младшим иром, а потом хохотал, и вся его банда смеялась тоже. А Однорукий Лэдош стоял смирно, словно ждал чего-то; может надеялся, что опомнятся эти люди, покаются. Но нет — блеснула изогнутая сабля Оха Горбатого, рассекла воздух там, где только что стоял калека. И разбилась, встретившись