Читать книгу - "Кровь и честь - Андрей Ерпылев"

Вадик вернулся в палату, чувствуя себя выжатым, как лимон.

Не замечая любопытных взглядов товарищей по палате (его уже три недели как перевели из реанимации в просторную, двенадцатиместную, правда, заполненную лишь наполовину палату), он, не раздеваясь, прямо в пижаме, улегся на койку и отвернулся к стене. Теперь, когда гипс был снят и осталась лишь повязка, это можно было сделать без посторонней помощи.

— Слышь, Максимов, — тронул его за плечо ефрейтор Скоробогатов, сосед по койке. — Зачем вызывали-то?

Тот не ответил, лишь свернулся калачиком, спрятав ладони под мышки и подогнув колени: его почему-то знобило.

— Отстань ты от него, Скорик! — добродушно пробасил со своей койки старшина Ляхов. — Видишь, нездоровится человеку?

Старшина был негласным лидером палаты: и из-за возраста (служил сверхсрочную), и из-за авторитета, выражавшегося в огромных кулаках — дыньках. Последним «аргументом» он, правда, пользовался лишь раз, когда из тумбочки тихони Орехова пропали остатки посылки, полученной из дома: сгущенка, печенье, конфеты. Бледный, похожий на тень парнишка, ковыляющий с «аппаратом Елизарова» на плохо срастающейся ноге, оказался не жадным и сразу поделился гостинцами с товарищами по палате, но справедливый «Лях», отделив треть, велел остальное «жрать самому», поскольку «тощий как вобла». И разделил эту треть поровну, между всеми ребятами. Но наутро тумбочка опустела. Уличен был один из выздоравливающих — чернявый пронырливый молдаванин Слива, отпиравшийся даже тогда, когда при обыске часть стыренного была обнаружена у него под матрасом. Припадая на короткую ногу (старшина тоже потаскал в свое время конструкцию из сверкающих стальных прутьев и трубок, но она ему мало помогла), Ляхов увел «качающего права» Сливу в процедурную. Что там происходило, так и осталось тайной — дело было поздно вечером, дежурная сестра, заперев дверь блока, отправилась куда-то по своим молодым делам, а звуков в палату не доносилось никаких. Но вернулся Слива притихшим. И пропал пару дней спустя бесследно. Поговаривали, что покаялся перед завотделением в злостной симуляции и был выписан в часть.

— Нездоровится так нездоровится, — пожал плечами Скоробогатов, перебираясь к игравшим в шахматы Гуссейнову и Михайлову — местным интеллектуалам — поболеть, неважно за кого.

А Вадим все никак не мог отделаться от чувства, будто его только что разъяли на составные части, каждую изучили чуть не на просвет и аккуратно собрали заново. Забыв поставить на место лишь одну деталь — незаметную, но чуть ли не самую важную…

— Отметьте, пожалуйста, — негромкий голос незнакомца в штатском навевал сон, — на этом плане, где вы находились… Отлично… А где находились нападающие на вас?.. Чудесно… Сколько их, кстати, было?.. Не помните? А вы постарайтесь…

И Максимов, словно находясь под гипнозом, вспоминал, помечал на карте, рисовал планы… Поднатужившись, он довольно похоже изобразил эмблемы, красовавшиеся на воротнике Бежецкого-оборотня, автомат, который видел у него в руках. Вспоминалось легко, черные, бездонные глаза собеседника словно вынимали душу, заставляя беспрекословно слушаться его команд, поданных негромким бесцветным голосом… Паренек даже представить себе не мог, сколько информации скрывается в его мозгу.

А человек в штатском внимательно слушал, записывал, прятал после тщательного изучения в папку все изображенное Вадиком, пару раз сменил кассету в маленьком, никогда ранее не виденном Максимовым магнитофоне.

— Я вам советую, — так же негромко сказал он юноше после двухчасовой беседы. — Никогда и никому не рассказывать обо всем, что только что мне поведали. Даже о службе в ДРА. Подпишите, пожалуйста, вот здесь…

Из бездонной папки явился и лег на стол перед Вадиком серый лист бумаги с аккуратно набранным на пишущей машинке текстом.

«Я, нижеподписавшийся… Обязуюсь никому не разглашать только что изложенное…»

— Что это? — оторвался он от чтения.

— Подписка о неразглашении, — улыбнулся одними губами «собеседник». — Пока — на десять лет.

— Десять лет?!!

— Вот именно. И надеюсь, что если вы не желаете провести эти десять лет за решеткой, то будете следовать моему совету. Неукоснительно. Подписывайте.

Паренек повиновался, чувствуя, как дрожит в пальцах шариковая ручка. Он понял, что беседовал сейчас с ним вовсе не очередной врач, как показалось вначале. От невыразительной фигуры напротив веяло таким холодом, что стыли пальцы так и не разработавшейся до конца руки…

* * *

— Видите, майор, — все сходится…

Два человека в офицерских бушлатах и глубоко надвинутых шапках стояли на краю площадки, продуваемой насквозь ледяным ветром. Немногочисленные солдаты (десантников на заставе давно сменил мотострелковый взвод), нахохлившись, как воробьи зимой, сидели плечом к плечу у крошечного костерка, бросая на «гостей» взгляды искоса. Их командир, лейтенант, было предложил свою помощь прилетевшим из самого Кабула «чинам», но ее вежливо и непреклонно отвергли.

В сопровождении своих «телохранителей» — явных спецназовцев — «пришельцы» облазили весь склон и кишлак под горой, заглядывали зачем-то в пещерку — скорее даже нишу, зияющую в скале чуть ниже заставы. Лейтенанту было стыдно за это особенно: солдаты превратили короткий ход, оканчивающийся тупиком, в отхожее место. А проверяющие — кем еще могла быть столь представительная делегация — все тщательно фотографировали, зарисовывали и даже снимали компактной кинокамерой.