Читать книгу - "Геносказка - Константин Соловьев"

Иногда даже самая проворная акула попадает впросак.

— Сохраняйте спокойствие, — обиженно сказал сын Карла, приближая кулак с зажатым Гензелем к своему побагровевшему лицу, от которого уже отслаивались лоскуты кожи. — Дело обыденное.

«А может, он не глуп, — обессиленно подумал Гензель, пытаясь глубоко дышать. — Может, люди для него — это такая штука, из которой получается варенье. В этом, вероятно, заключен весь смысл их существования. Вслушивается ли повар на кухне в треск лука, который он рубит?..»

Автоклав вдруг оказался совсем рядом: должно быть, от боли Гензель на несколько секунд терял сознание. Он улыбнулся Гензелю круглым зевом всепожирающей серой пасти. Даже лишенная зубов, она таила в себе не просто опасность, а прекращение всякого существования. Превращение мыслящей субстанции в несколько литров сладкой алой жижи.

Гензель знал, что не успеет ничего сделать. Сын Карла уже не раз продемонстрировал свою силу. Гензель знал, что не может ей ничего противопоставить. Он может сопротивляться изо всех сил — сын Карла этого попросту не заметит. Сунуть сопротивляющегося человека в чан и закрыть крышку — едва ли ему потребуется на это больше двух секунд. А там уже, в этом стальном гробу, можно сопротивляться сколько угодно. Биться в стены, как бился несчастный человек с луковичной головой, кричать, выть…

«Надо не давать ему есть, — сказала Гретель. — Надо заставить его голодать…»

Как это может сделать человек, который сам вот-вот превратится в чужой ужин?

— Не ешь меня! — прохрипел Гензель, все еще борясь со сдавливающей его силой. — Мой генокод заражен! Ты покроешься язвами и умрешь, если отведаешь варенья из Гензеля!

Это не произвело на сына Карла никакого впечатления. Как можно воздействовать на столь слабый разум? Существуют ли в природе струны, способные разбудить его или вызвать хоть какую-то реакцию?

Рука сына Карла стала опускаться. Гензель почувствовал, как подошвы его сапог скользят по крышке автоклава.

— Не ешь меня! — закричал он, тщетно суча ногами. — Если ты сделаешь из меня варенье, я не смогу рассказать тебе сказку! Интересную сказку! Я знаю очень много сказок. Самые лучшие сказки на свете…

— Сказки, — произнес сын Карла.

Показалось Гензелю или в голосе толстяка, глухом и немелодичном, как из бочки, появился новый оттенок, настороженный и мечтательный? По сонному лицу сына Карла скользнуло незнакомое Гензелю выражение. Он опустил Гензеля в автоклав, но отчего-то медлил, не закрывая герметичной крышки. На его сонном лице отразилось что-то вроде интереса.

— Сказки…

— Вот, например, сказка про двенадцать геномагов! — торопливо заговорил Гензель, задрав голову. — Жила-была в Офире одна женщина, и была у нее падчерица, красивая и работящая. Мачеха держала ее в черном теле, поручала самую грязную и трудную работу, но падчерица всегда беспрекословно слушалась. Мачеха заставляла ее носить тяжелые ведра с физраствором, ходить на рынок, драить дом до блеска, и падчерица всякое ее задание выполняла с улыбкой. Это злило мачеху. Она хотела сжить со свету свою неродную дочь и только искала подходящего случая. Но тяжелая работа не сломила молодую девушку, и никакая генетическая хворь ее не брала. Отчаявшись погубить падчерицу, мачеха однажды призвала ее студеной офирской зимой и сказала: «Сходи-ка, дорогая моя, в Железный лес да нарви мне свежих фиалок!» Падчерица и это задание приняла с улыбкой, хоть и прекрасно знала, что никаких фиалок в Железном лесу быть не может, тем более зимой, так как он от корней до последней веточки пропитан генетической порчей.

Сын Карла слушал зачарованно, покачивая своей огромной опаленной головой. Судя по всему, его примитивный рассудок жадно впитывал все сказанное, абсорбируя слова Гензеля с той же жадностью, с которой он прежде поглощал варенье. Наверно, ему никто и никогда не рассказывал сказок. Да и кто станет рассказывать сказку ребенку, всю жизнь прожившему на крыше?..

Больше всего Гензель боялся сбиться или забыть концовку.

— Так что пошла бедная падчерица в лес. Долго она шла, совсем выбилась из сил. Ее едва не сожрали хищные растения, чудом не пронзили ядовитые колючки, да и холод донимал ее ужасно. Никаких фиалок в Железном лесу, разумеется, не было и в помине. Силы ее быстро таяли, да и следы быстро занесло снегом. И тут, когда она уже решила съежиться и закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть, случилось чудо. Вдруг заметила она отблеск огня на лесной поляне. Приблизилась из последних сил — и вдруг увидела двенадцать стариков, сидящих вокруг огня. Из разговоров их она сразу поняла, кто эти двенадцать загадочных старцев. Это были геномаги, изгнанные из города за свои геномагические опыты. Раз в год собирались они в тайном месте посреди Железного леса и держали совет. Хотела было испуганная падчерица убежать, но хрустнула под ногой ветка, и геномаги заметили ее…

Сын Карла слушал так внимательно, что, казалось, даже забыл про боль в обожженном лице и прокушенных пальцах. В эту минуту он и сам выглядел как геномаг, столкнувшийся внезапно с совершенно невероятной хромосомой, столь же прекрасной, сколь и таинственной. Было совершенно ясно, что он не захлопнет крышку автоклава, пока не услышит концовки.

— Геномаги быстро вызнали у падчерицы, что привело ее в лес. А после рассмеялись. «Так, значит, твоей мачехе нужны фиалки? — спросили они, распаковывая свои синтезаторы. — Будут ей фиалки». И точно. Падчерица глазам своим не поверила, когда из снега, куда двенадцать геномагов опорожнили пробирки, вдруг стали расти с удивительной скоростью прекрасные цветы. Обрадованная падчерица набрала полную корзину фиалок, распрощалась с геномагами и вернулась домой. Мачеха сперва разозлилась, увидев ее, а потом обрадовалась — очень уж красивы были цветы. Только недолго ее радость длилась. На следующий день обнаружили ее в постели, почерневшую и иссохшую. Оказывается, ночью фиалки выбрались из ваз и выпили всю ее кровь до капли. А падчерица стала жить в ее доме и жила долго и счастливо.

Сын Карла утробно заворчал, словно очнувшись от транса. Он выглядел рассеянным больше, чем обычно, и, кажется, ему понадобилось время, чтоб осознать окружающую обстановку. Возможно, это был удачный момент, чтобы выскочить из автоклава, подумалось Гензелю. Люк располагался немногим выше его головы, не так уж сложно схватиться за край руками, поднять тело и перекатиться через борт…

От этой мысли пришлось отказаться. План был хорош, но Гензель помнил удивительное проворство толстяка. Лучше не рисковать.

«Не давать ему есть. Как можно дольше».

Сын Карла пригладил обгоревшие вихры рыжих волос и потянулся пальцем к крышке автоклава, чтобы защелкнуть ее.

— Стой! — крикнул Гензель. — У меня ведь есть и другие сказки. Ты когда-нибудь слышал сказку про принцессу по прозвищу Ослиный Эпидермис?..

Не дожидаясь ответа, Гензель принялся рассказывать. Сказка про принцессу понравилась сыну Карла не меньше, чем сказка про фиалки и геномагов. Он слушал зачарованно, посасывая палец и внимательно глядя на рассказчика. Гензель еще никогда не видел, чтобы подобные истории, неприхотливые и способные обычно заинтересовать лишь городскую детвору, производили такое впечатление. Пожалуй, он мог это объяснить.