Читать книгу - "Сны инкуба - Лорел Гамильтон"

— Я не верю, что ты вообще можешь поступить так сженщиной, но это к делу не относится.

— Да нет, относится, — сказал он голосом, впервыепрозвучавшим нормально с минуты, когда он вошёл. — Для меня — относится.После всего, после того, как я был с тобой такой сволочью, ты все ещё веришь вменя. Это много значит.

На это я не очень понимала, что сказать. Согласиться, что онбыл сволочью — не значит ли это начать ссору? А согласиться, что я в него верю— вдруг это подаст ему ложную идею? На самом деле моё неверие в то, что Ричардмог кого-то изнасиловать, не так уж много для меня значит. Просто он порядочныйчеловек, вот и все.

— Приятно, что тебе от моего мнения лучше, но незабудь, я видела начало вашего сеанса. Нельзя изнасиловать согласную, Ричард.

Он посмотрел так, будто я чего-то не поняла.

— Она сказала, что я всегда в постели так себя веду,будто это изнасилование.

Тут у меня брови полезли под потолок:

— Извини? Ты не мог бы повторить ещё раз, медленно,потому что я как-то не поняла.

Он посмотрел на меня, и что-то было в его глазах, будто онпросит меня что-то сказать или сделать, но я не знала, что.

— Ты серьёзно просишь повторить?

— Я прошу мне объяснить, что она имела в виду.

— Она сказала, что я всегда так груб, будто этоизнасилование. Что я не умею заниматься любовью, умею только трахаться.

Глаза его смотрели с мукой, будто с них содрали кожу, еслиможно так выразиться. Мне было больно это видеть, но я не отвернулась. Ясмотрела ему в глаза, давая понять, что я думаю о словах Клер.

— Она до сих пор твоя подруга?

— Не думаю.

— Вот и хорошо. Потому что вдруг я скажу, что онапсихованная, а вы ещё встречаетесь.

— Почему она психованная? — спросил Ричард.

— Она тебе мозги свихнула, Ричард? «Изнасилование» —таким словом никто бросаться не должен.

— Она и не бросалась, — сказал он, и едва заметнаяулыбка была горькой. — Она говорила всерьёз.

— Как это — всерьёз?

Он посмотрел на меня с тем же неприкрытым страданием вовзгляде.

— Я тебе когда-нибудь делал больно, когда мы бываливместе?

Я хотела спросить: «Эмоционально или физически?» — потомрешила спросить по-другому.

— Ты имеешь в виду физически?

— Я хотел спросить: делал я тебе больно, когда мы занималисьлюбовью? — Он мотнул головой. — Ты извини, что спрашиваю. Знаю, чтоне имею на это права, но больше мне спросить некого. Я знал, что ты мне несоврёшь — ни потому что я твой Ульфрик, ни из страха ранить мои чувства. И еслия спрошу, то ты мне дашь честный ответ.

Я глядела на него, надеясь только, что вид мой не выдаёт,насколько я потрясена. После всего, что мы друг другу сделали, после всех ссор,взаимных уколов и прочего он все так же мне верит. Верит, что я не совру, чтобысделать хуже или лучше, а просто скажу правду. Не могу сказать, была я польщенаили оскорблена. Решила, что, наверное, польщена, потому что иначе разозлиласьбы. Но такое безоглядное доверие меня пугало — не по отношению ко мне, потомучто он был прав, я действительно скажу правду. Но многие другие не сказали бы.Многие воспользовались бы таким поводом всадить нож чуть поглубже. И емучертовски повезло, что я не из этих многих.

Я открыла рот, закрыла, погладила рукава халата, и все жемне пришлось отвернуться от этих страдающих глаз, чтобы найти ответ. Не правдуили ложь, а просто найти слова.

Он встал, резко, внезапно.

— Нормально, извини. Не надо было спрашивать.

— Сядь, Ричард. Я просто ищу слова, чтобы это непрозвучало глупо.

Он остался стоять с таким сердитым лицом, будто мне неповерил.

— Хорошо, стой. Но ты меня спросил, делал ли ты мнебольно во время близости. Я правильно поняла?

Он кивнул.

— И да, и нет.

Он наморщил лоб.

— Как это — и да, и нет.

— Так, что мать-природа щедро тебя одарила, и у тебя неполучится не быть грубым, разве что ты будешь очень, очень сдержан.

Он ещё сильнее нахмурился:

— Не понял.

Уж конечно, не понял. Конечно, старается, чтобы мне было какможно более неловко.

— Ричард, ты ведь знаешь, что очень здорово оснащён?

Я почувствовала, как краска заливает мне шею, и ни черта немогла с этим сделать. Я всегда легко краснею, и никогда мне это не было такнеприятно, как сейчас.

— Райна говорила. Это была одна из причин, по которымона хотела меня снимать в своих фильмах.

— А до Райны ты не знал, насколько ты большой?

Настала его очередь краснеть.

— До Райны я был девственником.

Я поёжилась, и, видя отразившуюся на его лице боль, сказала:

— Сама мысль о девственнике в руках Райны достаточнопугает. Она была очень извращённой стервой.

— Теперь я это знаю, — кивнул он.

— А ты знал это, когда начинал с нею?

— Мне не с чем было сравнивать.

У меня возникла мысль. Райна была его первой любовницей, иРайна настолько увлекалась садомазохизмом, что понятия безопасности, трезвогорассудка и внимания к партнёру никак не рассматривались. Она снималапорнографические фильмы — черт побери, даже с убийством актёров. Одна из самыхстрашных и извращённых личностей, которых я в жизни видала, а видала я их немало. Раз Ричарду не с чем было сравнивать, что из этого следует?

Я попыталась подвести к этому постепенно, и вернулась кначалу своей речи.

— Ты очень большой, Ричард, а это значит, что когда тызанимаешься любовью, это может твоей партнёрше быть больно, если ты несдерживаешься.

— Значит, я делал тебе больно, — сказал он мрачно.

— Я этого не говорила.

— Сказала.

— Ричард, пожалуйста, слушай, что я говорю, а нередактируй мои слова.

Я встала, чтобы можно было ходить. Не такой разговор, чтобысидеть неподвижно.

— Постараюсь.

— Уже хорошо. — Я встала перед ним и началаснова. — Многие женщины не любят во время секса толчки в шейку матки.

Он снова озадаченно наморщил лоб. Черт, как получилось, чтоя должна заниматься сексуальным образованием своего бывшего жениха? Как вообщевтянулась в такой разговор? Наверное, просто повезло.

— Если ты входишь слишком глубоко, у большинства женщинты доходишь до конца. Стучишь в конец влагалища, в шейку матки.