Читать книгу - "Фарландер - Кол Бьюкенен"

Однажды вечером отец напился так, что принялся избивать мать и таскать ее за волосы по комнате. Потом вдруг остановился, посмотрел на сына, взиравшего на него со смешанным выражением изумления и ужаса, и выбежал из дому.

Вернувшись под утро, когда жена и сын еще спали вдвоем на узкой кровати Нико, он собрал вещи и, не прощаясь, ушел. Нико чувствовал себя так, словно земля ушла вдруг из-под ног. Мать долго и безутешно плакала.

Сжав в темноте кулаки, Нико негромко вздохнул.

— Он не просто так ушел, у него были на то свои причины.

Незнакомец попыхтел сигариллой, но она уже потухла.

— Да. Струсил или нет — в любом случае тебе знать лучше.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что кровь отца почти наверняка бежит и в жилах сына. Что относится к нему, то, скорей всего, относится и к тебе.

Нико почувствовал, как вспыхнули щеки, и отвернулся — слушать незнакомца больше не хотелось.

Коридор заполнился эхом воплей; какой-то сумасшедший, глотая слова, предупреждал о надвигающейся беде: маннианцы придут из-за моря и всех сожгут заживо.

Последние искорки сигариллы погасли, когда незнакомец затушил ее о ладонь. Поднимаясь, он хмыкнул и пробормотал что-то неразборчивое себе под нос. Потом повернулся к Нико и, протянув руку, похлопал по плечу:

— Все в порядке, сынок. Теперь можешь поспать.

Он ушел, оставив после себя стойкий аромат дыма.

После него Нико уже никто не досаждал.

Мать пришла утром — во всем черном, словно прибыла на похороны. Глаза припухли от слез, а стянутые назад и туго схваченные на затылке волосы придавали ее чертам выражение страдальческое и решительное. Нико увидел ее впервые за год с лишним.

Компанию ей составлял Лос, вырядившийся словно на праздник и неубедительно изображавший праведное недоумение и осуждение. Именно Лос и заговорил первым, когда Нико подошел к решетке, отделявшей заключенного от посетителей в сумрачном прохладном склепе, предназначенном именно для таких целей.

— Плохо выглядишь.

Нико не сразу нашелся что сказать. Менее всего он ожидал увидеть здесь эту парочку, Лоса и мать.

— Как ты узнала? — стараясь не закричать, обратился он к матери.

Она подалась вперед, как будто хотела дотронуться до него, но наткнулась на решетки, и ее глаза полыхнули вдруг злостью.

— Старуха Джаймина видела, как стражники волокли тебя по улице, и любезно поставила меня в известность, — холодно ответила она.

— А...

— А?.. И это все, что ты можешь сказать в свое оправдание?

Не злость, словно дуновение ветерка, распалила угольки его собственной, тлевшие с того самого дня, когда он ушел из дому.

— Я тебя сюда не звал. И его тоже.

От удивления у нее округлились глаза, и Лос, все это время не сводивший с Нико сурового взгляда, тут же поспешил на помощь.

Нико с вызовом посмотрел на него, твердо решив, что не уступит первым.

Мать начала что-то говорить, но голос у нее сорвался, плечи поникли, а броня строгости вдруг разом треснула и раскололась. Проскользнувшая через решетку рука коснулась щеки и скользнула вниз, к шее. В следующий момент мать привлекла его к себе, насколько это позволял разделявший их холодный металл.

— Сынок, — прошептала она ему в ухо. — Что ты наделал? Никогда не думала, что ты станешь вором.

Удивительно, но в глазах защипало.

— Прости. Я просто голодал, вот и отчаялся.

Мать погладила его по лицу.

— Я так беспокоилась. Каждый раз, когда мы приезжали в город, высматривала тебя, но видела только всех этих несчастных, голодных людей и постоянно спрашивала себя, как ты, выжил ли.

Он судорожно вздохнул:

— Бун... Бун умер...

Она вздрогнула и расплакалась, и Нико плакал вместе г ней. Вся его сдержанность и отчужденность испарилась, как только они разделили общую боль.

Дверь в комнату для посещений открылась. Нико поднял голову, вытер ладонью глаза и... замер с открытым ртом.

Фарландер. На пороге появился тот самый старик чужестранец, чернокожий слепец, у которого он украл накануне деньги.

Фарландер остановился, слегка, словно прислушиваясь, наклонив голову и держа в одной руке чашку с горячим, дымящимся чи. Невысокого роста, с бритой головой, в черном платье, он имел наружность монаха, но монаха довольно необычного, поскольку в другой руке у него был меч в ножнах. Мать Нико оглянулась.

Фарландеру понадобилось несколько шагов, чтобы пересечь комнату. Движения его отличались плавностью, и чи в чашке лишь слегка колыхнулся в такт шагам.

Приблизившись, он остановился перед ними и поднял глаза цвета холодного пепла, но поразительно глубокие и проницательные. Нико едва не отшатнулся. Ничто в нем не напоминало вчерашнего старичка, растерянного и подслеповатого.

— Это и есть вор? — обратился Фарландер к матери Нико.

Она вытерла глаза. Выпрямилась. Гордо подняла голову:

— Это мой сын. И он не столько вор, сколько глупец.

Несколько секунд чернокожий старик оценивающе,

словно предложенного на продажу пса, рассматривал Нико, потом кивнул.

— Тогда я поговорю с вами. — Он опустился на один из стоявших посередине комнаты табуретов — спина прямая, меч на коленях — и поставил чашку на пол. — Меня зовут Эш. И кем бы ни был ваш сын, вором или глупцом, он украл у меня деньги.

Почувствовав, что проблема может разрешиться какой-то сделкой, мать Нико моментально успокоилась и села напротив.

— Риз Кальвоне, — представилась она.

Лос, подойдя сзади, с видимой опаской протянул руку, но она нетерпеливо дернула плечом, и он отступил к дальней стене, расположившись как можно ближе к выходу, откуда и наблюдал молча за дальнейшим ходом разговора.

— Вашего сына подвергнут наказанию, — продолжал старик. — Его высекут плетьми и заклеймят в полном соответствии с местными обычаями. Пятьдесят ударов — такая здесь норма за обычную кражу средь бела дня.

Риз кивнула, словно он ответил на вопрос, адресованный ей.

— Да, это нелегкое испытание. — Она бросила быстрый взгляд на сына и тут же снова повернулась к чернокожему незнакомцу.

— Вы хорошо держитесь, — заметил он.

— Вы пожаловали сюда позлорадствовать над чужим горем?

— В общем-то нет. Чтобы узнать сына, нужно прежде узнать мать. И может быть, помочь вашему мальчику.

Риз опустила глаза, и Нико проследил за ее взглядом. Она смотрела на свои сложенные на коленях руки. Рабочие руки. Покрытые царапинами, ссадинами и ожогами, они старили ее куда больше, чем лицо, которое даже теперь, после всех забот и слез, оставалось привлекательным и миловидным.