Читать книгу - "Милый мой Игнатиус - Олег Велесов"

Осёл заржал, и выглядело это настолько неестественным, что меня пробрала дрожь. Ослы не ржут, они игогочут, это я ещё в школе усвоил. А ещё бабушка в детстве рассказывала, что так поступают ведьмы: оборачиваются, например коровой, и начинают хрюкать, пугать людей. Впрочем, Горбунок не ведьма, он артефакт, он не пугает, он может стать кем угодно, и я, честно говоря, боюсь представить, на что этот сгусток магии способен. Я подошёл ближе, похлопал его по шее, почесал за ушком. На ощупь Горбунок оказался совершенно настоящим, тёплым, и пусть даже зарился на меня красноватым взглядом, в целом выглядел вполне себе добродушным.

— Здравствуй, Конёк Горбунок, — прошептал я.

Вспомнилась сказка Ершова, неоднократно перечитываемая в детстве. Словно ожившая картинка: вот такой же в три вершка, да с аршинными ушами, на спине с двумя горбами… Можно подумать, автор лично лицезрел Горбунка и писал портрет напрямую… А может и в самом деле лицезрел, кто знает.

Получен предмет.

Наименование: Конёк Горбунок.

Статус: артефакт.

Вид: подвижный, переменчивый.

Подвид: производитель дополнительных нестойких предметов, не предназначенных для потребления внутрь.

Форма: переменчивая.

Дальность передвижения: не ограничено.

Подскочил жабоид, засуетился.

— Торопиться надо, пока не закостенел.

Он забормотал заклинание. Слов я не слышал, вернее, не смог разобрать, кажется, что-то вроде: Сивка-Бурка вещий каурка встань передо мной… Но Сивка-Бурка не Конёк Горбунок, это два разных артефакта, хоть и из одного помёта. Сработает ли?

Сработало. Горбунок снова окутался электрической дымкой, защёлкал молниями, разрядами, петардами…

Когда статика ушла и молнии рассеялись, перед нами стоял Москвич 412 бледно-голубого цвета. На крыше багажник, под крыльями и на порогах пятна ржавчины. Бог мой, во что он обратился? Я обошёл машину спереди. Одна фара треснута, бампер перекошен, у правого клыка вмятина. Из болонки в осла, из осла — вот в это?

— Эй, не шали, — погрозил пальцем жабоид, и ухмыльнулся, пожимая плечами. — Не остыл ещё. Злится. Сейчас переформатируем, — и снова к Горбунку. — Родной, не позорь меня перед новиком. Я же не прошу БМВ — обычную Ладушку, можно даже не последней модели. Ну, что тебе стоит?

Он уговаривал его минут десять, однако Горбунок на сотрудничество не шёл, и Москвич так и остался Москвичом.

Ладно, будем довольствоваться тем, что есть. Мне, в принципе, без разницы — БМВ, Москвич или Лада. Или ещё что-то. Я открыл заднюю дверку, заглянул в салон: обивка потёрта, панель поцарапана, на стекло пришлёпана буква «У». Антураж более чем дешёвый, я бы сказал, задрипанный. Но, повторюсь, без разницы.

— Ты на водительское место садись, — сказал жабоид.

— Не уверен, что смогу управлять этим.

— Управляет он сам.

— Тогда какой смысл садиться за руль?

— А такой, что сложно будет объяснять дорожной полиции, почему машина движется без водителя.

— Тогда ты садись.

— Я водить не умею.

— А какая разница, если поведёшь не ты?

— Не сяду я! — упёрся жабоид.

— Ну, Дмитрий Анатолич, — пробурчал я, втискиваясь на водительское место.

Я потрогал рычаг переключения скоростей, покрутил руль.

— Как он заводится?

— Просто скажи: поехали.

— Поехали.

Заскрежетал с надрывом стартер, провернул несколько раз и застыл. Снова провернул, снова застыл.

— Аккумулятор что ли сел? — пожал я плечами.

— Какой аккумулятор? — донёсся с заднего сиденья раздражённый голос жабоида. — Это магия. Ей аккумуляторы не нужны.

— А чего тогда не заводится?

— Я же говорил, не остыл ещё. Не отвык от прежнего хозяина. Выпендривается. Время ему нужно, чтобы перестроиться.

Вот ведь — магия, а тоже характер имеет. Я провёл ладонью по панели — мягко, почти по-родственному — и кожей почувствовал, как теплотой отзывается пластик. Живой он, несомненно, живой, и относиться к нему надо как к живому…

— Ну, Горбуночек, родной, заводись.

Дипломатия: 2 + 1 = 3.

Очарование: 0 + 1 = 1.

Москвич заскрежетал, выстрелил из выхлопной трубы бензиновым сгустком и заворчал ласково и стабильно. Шевельнулись приветливо дворники, загорелись огоньки на приборном щитке. Я положил руки на руль, и Горбунок плавно стронулся с места.

Ехали мы не быстро, осторожно огибая наледи и плавно переваливаясь на кочках. Я прислонился головой к стеклу, задремал. Мне приснилась Василиса. Лето, речка, мы сидим на песчаном бережку. Стрекочут кузнечики, в камышах шебаршатся лягушки. Вода тихо струится у наших ног. Тепло. Горячий песок обжигает ступни, я вскрикиваю, Василиса смеётся, я тоже начинаю смеяться, черпаю пригоршню воды, плещу на неё, она плещет в ответ… А ветер качает головки камыша, и по небу плывут белые пёрышки.

— Не спи за рулём, — пихнул меня жабоид.

— Чего пристал? — огрызнулся я. — Едем и едем… — и вздохнул мечтательно. — Мне сейчас Василиса приснилась. Голая.

На счёт голой я, конечно, соврал, но если поднапрячь воображение…

— Задолбал ты своею любовью! — выкрикнул, как будто обиделся, жабоид. — Не нужен ты Василисе!

— Это мы ещё посмотрим.

— Думаешь, ты один в неё такой влюблённый? Других, думаешь, нет?

— Ты сейчас о себе?

— Ха, — хакнул жабоид. — Больно она мне нужна, я и красивее найду. Если хочешь знать, меня ваш вид совершенно не интересует.

— Ой, прости, я и забыл, что ты леший, и что тебе только кикиморы нравятся.

— Видел бы ты настоящих кикимор…