Читать книгу - "Время - московское! - Александр Зорич"

«Есть запуск двигателей… Разгон… Отрыв…»

«Запуск… Форсаж… Отрыв…»

«Запуск… Отрыв…»

«Отрыв…»

На то, чтобы радоваться успешным взлетам, у Эстерсона уже не оставалось сил.

И вдруг: «Нештатная ситуация!»

Сбой произошел на седьмом «Дюрандале».

— Что?! — Юдинов вскочил на ноги.

— Товарищ лейтенант, не знаю, — обескураженно ответил «акустик». — По-моему, в конце полосы что-то взорвалось.

— Ладно, слушай дальше. Через несколько секунд:

— Еще один взрыв! Ближе!

Дальнейшие события уже не нуждались в конферансе «акустика».

Раздался гулкий удар.

За ним — еще один, ближе…

Словно великан, обутый в чугунные сапожиши, шагал прямо по сводам туннеля, через шаг проваливаясь сквозь них, ломая бетон на ломти, кое-где уходя по щиколотку во взлетно-посадочную полосу…

Все, кто сидел в бункере, слышали эту неостановимую поступь.

Погас свет.

— Бомбят? — еле слышно предположил техник Савелов.

— Все может быть, — вздохнул Эстерсон и удивился тому, как беззаботно прозвучал его голос. Он был уверен, что уж где-где, а здесь, в бункере, они могут чувствовать себя в полнейшей безопасности.

Сверкнув малиновой трещиной-молнией, лопнула дальняя стена.

Мир раскололся пополам, вывернулся наизнанку и ударил конструктора в лоб.

От дальнейших событий в памяти Эстерсона сохранилось некое подобие аматорского видеорепортажа, искромсанного придирчивым цензором.

…Его волокут по хрустящим обломкам, штанина комбинезона цепляется за что-то; сильный рывок, треск; Эстерсон уверен, что глаза его открыты, зажмуривается, снова открывает их, но по-прежнему не видит ничего, кроме дрейфующих вслед за движением зрачков белесых молний; трещит пламя, доносится острый запах титанировой окалины. «Куда?..» — хрипит он; в ответ слышится русская речь, из которой невозможно понять ни одного слова. Голос принадлежит технику Савелову…

…Эстерсон сидит на корточках; слезы градом катятся по щекам; впереди есть источник света, но разглядеть его не удается; он пробует протереть глаза, но понимает, что руки почти не слушаются его; ладони почему-то легли на уши; только с третьей попытки удается кое-как попасть пальцем в глаз; палец кажется чужим, глаз тоже; где все?..

…Незнакомый моряк перебросил его руку через свое плечо и ведет по туннелю, поторапливая однообразным: «Скорее… Пожалуйста, скорее…»; Эстерсон и рад бы поторопиться, да ноги заплетаются; теперь зрение восстановилось, а вернее сказать, к нему вернулась способность осознавать то, что он видит; вот туннель; он освещен переносными фарами, которые бьют в спину; в посадочной полосе — черные дыры; вокруг них — нагромождения мелкого бетонного щебня; поднять голову он не может, мешает острая боль в затылке, но Эстерсон уже догадывается, что бетонный свод местами разрушен; «Мы проиграли», — думает конструктор; внешний мир возражает ему: слышен рев промчавшегося над фиордом флуггера; знакомый рев… это «Дюрандаль»…

Следующий фрагмент был уже более связным и осмысленным. Сильно кружилась голова.

Эстерсон лежал. Он повернулся набок, его вырвало на близкий снег.

«Чем же я отравился?» — невпопад подумал он, совершенно не принимая в расчет, что в его случае можно смело говорить как минимум о сотрясении мозга.

Испытав задорную, боевитую, русскую злость, конструктор собрал волю в кулак и в несколько приемов встал — сперва на колени, а потом и в полный рост.

Осмотрелся.

Из густого, кобальтово-синего рассветного сумрака проступила скала.

Скала была справа от него. Слева тоже возвышались скалы, складывающиеся в неровную каменную стену.

Добрая морская душа вытащила его, беспомощного, из туннеля на свежий воздух и приткнула на первом же пятачке, показавшемся безопасным.

«Неужели в туннеле все так плохо? База уничтожена полностью?»

Раздался нарастающий гул и из-за правой скалы выскользнул «Дюрандаль». До него было метров двести.

«Смотри-ка… кто-то еще взлетает».

Эстерсон пошел вперед, свернул налево и оказался на берегу фиорда. При этом ради каждого движения конструктору приходилось концентрироваться и скрипеть своими несчастными мозгами так, словно он в уме брал натуральные логарифмы семизначных чисел.

Вода в центре плеса вспучилась, вскинулась белым столбом и из него неспешно, будто бы через силу выросла стройная тупоносая труба с длинной штангой на конце. Затем включились двигатели и ракета «Зенит-ПФ» (а это была она), резво подпрыгнув, ушла в низкие облака. Впрочем, реактивный выхлоп ракеты с легкостью разорвал облачные препоны, подарив Эстерсону несколько лишних мгновений яркого света.

В багровых сполохах ракетных двигателей кое-что прояснилось.

Через фиорд ползли клубы дыма.

Рукотворный айсберг, порождение взрывных работ, был разрушен и превратился в несколько отдельных ледяных ломтей. Ломти эти остались торчать на прежней отмели. Какая сила обошлась с айсбергом столь жестоко — оставалось гадать.

На противоположном берегу поблескивали свежие обломки. Тут и там стояли столбы плотного желто-белого дыма. «Так горит фосфор… мокрое сено… что еще?» — подумал Эстерсон.

На воде болтались невразумительные продолговатые предметы. Среди них на секунду показалась блестящая спина дельфина, но конструктор отмел прочь подобные видения. Дельфинов на Грозный не завозили в отличие от пингвинов.

Над облаками шел бой. С позиций наземного наблюдателя он представлялся абстрактной светозвуковой пьесой. Что мог понять Эстерсон, глядя на зарницы и слушая ревущую какофонию заоблачной аэросвары?

Не слышал он матерящихся пилотов, которые давно расстреляли все ракеты и били теперь по врагу только из «Стилетов» и «Ирисов».

Не видел, как страховидные истребители пришельцев плюются зарядами антиматерии. И как заряды эти раз за разом расплескиваются о защитное поле «Дюрандалей», не причиняя машинам никакого вреда.

И когда нечто упало далеко на западе, выбросив вверх сферу бледно-голубого огня, что оставалось думать конструктору? Наверное, сбит очередной «Дюрандаль», что же еще…

Материализовавшись из сумрака, к Эстерсону подбежал высокий человек с автоматом.

Это был один из мичманов с «Юрия Долгорукого», конструктор не знал его имени, но видел в свите Оберучева.

— Где инопланетянин? — спросил мичман, рыская взглядом по сторонам.

«Сигурд» Эстерсона вышел из строя во время взрыва в бункере. Поэтому конструктор мог полагаться лишь на свои силы.

Редкое слово «инопланетянин» Эстерсон не признал. Да и ситуация, увы, не способствовала тому, чтобы предстать перед собеседником во всем блеске своего вполне сносного (хвала Полине!) знания языка международного общения.