Читать книгу - "Короли Жути - Николас Имс"

Экзарх Конта сотворил целое войско огромных каменных големов и подчинил их себе при помощи рун, которые… вообще-то, Клэй понятия не имел, как действовали руны, а те големы, которых он навидался в своих странствиях, больше никому не подчинялись и бездумно разрушали все вокруг. Как бы то ни было, после того как Жуткие орды стерли каменное воинство в порошок, экзарх сбежал из крепости, засел где-то в подземелье, и больше о нем никто не слыхал.

Поговаривали, что бессмертный Конта до сих пор бродит среди развалин крепости, сокрушаясь о крахе своей драгоценной Державы; впрочем, ходили и слухи, что в подземелье он совершенно обезумел, одичал и живет в беспросветной тьме один-одинешенек.

Клэй считал, что Конта попросту сдох. Друины жили так долго, что казались бессмертными, но их можно было убить – Клэй своими глазами видел, – а вот в темных подземельях водились всякие жуткие чудища.

В годы Войны Возрождения на развалинах Контовой крепости разбила стан Дружина Королей и, начав оттуда наступление на Жуткую орду, в конце концов отогнала врага от крепостных стен в Кромешную Жуть. Впоследствии на месте древней крепости возник поселок, где смельчаки, отправлявшиеся в Жуть на поиски славы и несметных сокровищ, запасались всем необходимым, а те немногие, кто возвращался из чащоб, тратили новообретенные богатства или напивались до беспамятства, чтобы забыть о пережитых ужасах.

Вскоре Контов Стан превратился из городка, обнесенного частоколом, в большой город, который окружили надежной крепостной стеной. О самом стане постепенно забыли, и поселение стали называть просто Контов, однако чаще именовали Вольным городом – он хоть и находился во владениях короля Агрии (то есть Матрика Черепобоя, старого приятеля Клэя), но воевать за невозделанные земли, граничащие с Жутью, никто не собирался. В Контове не было ни торговых пошлин, ни налогов. Город стал оплотом свободного предпринимательства и безграничных возможностей, одним из немногих островков вседозволенности и беззакония посреди все более цивилизованного мира.

Несмотря на все это, Контов был дыра дырой, и Клэя радовало, что задерживаться там не придется.

В первом часу пополудни третьего дня пути Клэй и Гэб, усталые, с ног до головы покрытые дорожной пылью, наконец дошли до Контова. Клэй так изголодался, что едва не захлебнулся слюной, когда у городских ворот торговец предложил ему жареную крысу на палочке.

В последний раз приятели ели пару дней назад: старый крестьянин издевательски заставил их отжиматься посреди дороги, а потом смилостивился и швырнул им два яблока. А потом Клэй поймал черепаху, увязшую в иле на берегу пересохшей речушки, но, пока разводил костер, Гэб отнес добычу подальше и выпустил ее на свободу, после чего долго и обстоятельно убеждал друга, что в Контове Келлорек устроит им королевский пир. Клэй попытался скормить убедительные объяснения пустому желудку, но тот ответил громким возмущенным бурчанием, поскольку, в отличие от Клэевых мозгов, не питал доверия ко всякой фигне, как бы убедительно ее ни излагали.

В самом Контове как был бардак, так и остался: ни королевской власти, ни законов, ни стражи, за порядком следить некому. А раз налогов никто не платит, то и сточных канав не чистят, и дорог не мостят. У распахнутых городских ворот Клэю с Гэбриелем пришлось перебираться через какую-то лужу… хотелось верить, что грязи. Короче говоря, отцы-основатели города бросили его, как малого ребенка на попечение шальных шлюх, а сами сбежали восвояси – и с концами.

Тракт шел по распадку между холмами. Городские постройки плесенью облепили склоны, над которыми стлалась густая пелена сизого дыма. Там и сям полыхали пожары, но тушить их никто не собирался, и пожарные туда не торопились. На севере, озаренная ярким солнцем, чернела громада Контовой крепости, будто грозно сжатый кулак в латной рукавице. На южном холме возводили какой-то храм, но без особой поспешности – строительные леса пустовали.

В Вольный город стремились многие, по большей части люди лихие и отчаянные. Со всего Грандуаля в Контов приходили восторженные искатели приключений, мечтая присоединиться к какой-нибудь банде и совершать удалые вылазки в Жуть. Как правило, реальность, будто кривое зеркало, до неузнаваемости искажала эти мечты, а бывало, что это самое зеркало просто-напросто разбивали о дурную голову.

Повсюду, куда ни глянь, мельтешили искатели приключений, воры, ловцы воров, охотники за наживой, барахольщики, дымовые кудесники, бродячие барды, ведьмы-буревестницы, вольные стрелки и те, кто явился сюда ради наживы: оружейники и кузнецы, шлюхи и шарлатаны-предсказатели, наперсточники, мошенники и карточные шулеры. Торговцы царапкой выглядывали из темных переулков, а их постоянные клиенты с блаженными улыбками и до крови расцарапанными руками валялись в лужах грязи. На каждом углу торговали мечами-кладенцами, неуязвимыми доспехами и волшебными зельями, гарантировавшими надежные колдовские чары, способность дышать под водой или делаться невидимкой. Внезапно Клэй увидел старуху, которая предлагала пузырек с надписью «БЕССМЕРТИЕ».

– И сколько ты за это хочешь? – спросил Клэй.

– Сто одну марку, – объявила торговка. – Претензии не принимаются.

Клэй подозрительно вгляделся в содержимое пузырька:

– Да тут какая-то солома, залитая грязной водицей.

Старуха злобно зыркнула на него.

На Храмовой улице стояли храмы, посвященные каждому из божеств Святой Четверицы. Сквозь зарешеченные окна суровой обители Зимней королевы доносились истошные вопли и мучительные стоны; из-за шелковых завес святилища Весенней девы слышались сладострастные вздохи и томные восклицания; у входа в храм Вайла Отступника столпилась целая очередь: крестьяне пришли молить Осеннего сына об урожае, привели с собой телят и ягнят, чтобы принести их в жертву на храмовом алтаре. Какой-то нищий прижимал к груди драного кота – бедное животное, догадываясь о ждущей его незавидной участи, уже до крови располосовало руки и щеки хозяина.

Жрецы в золотисто-алых ризах служителей Летнего короля сгоняли с храмового крыльца попрошайку. Клэй заметил под оборванным рукавом нищего угольно-черную, будто обгорелую, культю, охнул и невольно передернулся: «Гнилец…»

В Кромешной Жути, сочащейся смертельным ядом, водилось немало поганой нечисти и прочих опасных неприятностей, но страшнее всего было Проклятие Отступника, в просторечии называемое черногнилью. Заражение начиналось с небольшого темного пятна на коже, которое постепенно покрывалось коростой, затвердевало и превращалось в струп, прилипший к здоровой плоти, как полип к днищу корабля, – его было невозможно ни соскрести, ни отколупнуть, а если срезать вместе с кожей, чернота неминуемо возвращалась, расползаясь по здоровым участкам тела. Зараженные конечности медленно сгнивали и отваливались. В конце концов болезнь поражала горло или какие-нибудь жизненно важные внутренние органы, и несчастный умирал – обычно после долгих мучений; быстрая смерть настигала немногих счастливчиков.

Многочисленные способы предотвратить заражение были весьма разнообразны, например чай, настоянный на ресницах дриады, или благословение, полученное у отшельника горной обители на Заиндевелом кряже, однако, несмотря на все старания лучших врачевателей Грандуаля, излечить черногниль не мог никто. Проклятие Отступника означало верную гибель.