Читать книгу - "Граница миров - Кристель Дабо"

Рог изобилия поглотил их.

Тогда искорка замерцала чуть ярче. Она распространила по клетке новый туман, на этот раз серебристый. «Эраргентум?» – с болезненным интересом глядя на это зрелище, спросила себя зачарованная Офелия. Судя по тому, что он был виден невооруженным глазом, его концентрация в клетке наверняка была феноменальной. Туман понемногу видоизменялся, обретал краски, уплотнялся, пока не материализовался в мужчин и женщин. Воплощенные отголоски Генеалогистов. Клетка была ими полна. Тела их были деформированы, лица неузнаваемы. Неудачные копии.

Офелия задрожала всем своим шарфом. Так значит, вот в чём заключалась истинная власть Рога изобилия?

– Мы не одни, – сказал Торн.

Из глубины пещеры, где накладывались друг на друга все тени, донеслись шаги. Приближались какие-то люди. Когда они вступили в круг электрического света калейдоскопов, Офелия испытала шок еще более сильный, чем всё, что ей пришлось пережить раньше. К ним направлялся Амбруаз. Он скорее извивался, чем шел, но он стоял здесь, вполне живой, во плоти и с улыбкой. Вслед за ним в луче света показался второй Амбруаз, потом третий, четвертый, и вскоре из темноты выступила толпа двойников. Они все походили друг на друга, и в то же время у каждого была своя аномалия. Они все были воплотившимися отголосками настоящего Амбруаза, исчезнувшего сорок лет назад.

Двойники не сказали ни слова Офелии и Торну, но приветствовали их дружелюбным кивком, когда проходили мимо. Их сопровождало множество роботов, несущих пластинки с кодами и наборы инструментов. Они собрались вокруг клетки и, повторяя тысячу раз проделанные движения, извлекли оттуда все отголоски, стараясь обращаться с ними как можно бережнее, а главное – особо не задерживаться внутри решетки; потом они заперли замок. Едва один из Амбруазов прикладывал пластинку к спине очередного отголоска, как тот менял облик. Черты Генеалогистов – нос, глаза, уши, волосы, плоть, мускулы – стирались, пока остатки человеческого облика не исчезали окончательно.

– Роботы.

Голос Офелии был совершенно безжизненным. Она снова подумала о взрыве Уго в амфитеатре и о фабрике, где они скрывались от патрулей. Всё это было ненастоящим. Просто придуманные уловки, чтобы не дать гражданам понять истинную природу роботов. Лазарус наверняка ни одного из них в своей жизни не создал. Он использовал простой код, чтобы преобразовывать подлинные отголоски в фальшивые машины.

Теперь, когда она смотрела на них иными глазами, Офелия осознала, что внешность некоторых присутствующих здесь была ей знакома. Вот эти напоминают Медиану, те – шевалье. Некоторые хлопают себя по левому уху, подражая мании, которая потеряла всякий смысл. Другие носят на плече изображение механического животного своего бывшего хозяина: скарабея, обезьяны, ящерицы… Среди них был даже механический попугай, отныне безголосый, который вобрал в себя кристаллизацию Офелии в часовне.

В Наблюдательном центре девиаций не осталось никого именно потому, что все его обитатели прошли через дверь клетки. Был ли это завершающий этап альтернативной программы или акт отчаяния, имеющий целью спастись от окончательного обрушения мира?

Офелия исчерпала свою способность удивляться. Она и глазом не моргнула, когда труп Лазаруса поднялся, покашливая и хихикая, пока одна из копий Амбруаза помогала ему утвердиться на ногах.

– «Всё, что попадает в клетку, преображается». Вот что я собирался сказать этим двум невежам, прежде чем меня прервали.

Лазарус поправил очки у себя на носу, потом вытащил из-под сюртука спрятанный там металлический нагрудник.

– Вы знали, – проскрежетал Торн тяжелым голосом, в котором звучала уверенность. – Вы в точности знали, чтó произойдет.

Только услышав, как он произносит эти слова, Офелия осознала, что ситуация резко поменялась, и отнюдь не в их пользу. Они находились под землей, вдали от всех и всего, но рядом с непредсказуемой искрой, окруженные целой армией воплотившихся отголосков, повинующихся одному-единственному человеку, самому опасному из всех. Угрозой были не Генеалогисты, нет – по-настоящему они никогда ею не были. Угрозу представлял Лазарус.

– Только в общих чертах! – ответил тот с лукавой улыбкой. – Я просто поверил своему мизинчику.

Он помахал вышеозначенным мизинчиком, сделав кому-то позади них знак подойти. Из радужной трясины вынырнула Секундина. Осталась ли она единственным человеческим существом в Центре, кто не был превращен в робота за время их отсутствия? Предоставленная самой себе, она лишилась своей повязки, так что стал виден покрытый струпьями шрам, перерезающий ее нос, словно кровавая улыбка. Торн еще больше напрягся, и Офелия поняла, что он категорически запрещает себе отводить глаза. Однако от Секундины исходило неожиданное ощущение гармонии, словно ее черты, несмотря на всю их несовместимость, наконец-то пришли к согласию, чтобы выразить владевшее ею возбуждение.

Впервые при ней не было никаких материалов для рисования – ни бумаги, ни карандаша.

Она решительно прошла между Офелией и Торном, вынудив того, хромая, посторониться, чтобы избежать нового несчастного случая с когтями, и направилась прямиком к Лазарусу. И уставила на него свой белесый глаз.

– Беспардонная горизонтальность исходит из вен бокового нефа…

Не придавая никакого значения бормотанию Секундины, Лазарус гордо возложил ладонь на ее голову.

– Если я и могу уловить в грезах некоторые отголоски будущего, это не идет ни в какое сравнение с ее чуткостью. Секундине никогда не удавалось установить диалог с отголосками и вызвать кристаллизацию, но она их расшифровывает лучше всех на свете. Леди Септима воспринимала девиацию семейного свойства дочери сначала как позор, потом как предлог, чтобы проникнуть в мой Центр. Она думала послужить таким образом делу Генеалогистов, но в результате сделала absolutely fabulous подарок именно мне!

– И они обнимают невезение, наталкиваясь на бессонницу… – невозмутимо продолжила Секундина.

Лазарус вытащил из внутреннего кармана бумажник, кожа которого распространяла омерзительный запах, и достал оттуда снимок, поблекший от времени, жары и влажности. Он протянул карточку Офелии. Это была фотография рисунка, прикрепленного кнопкой к стене. Его реализм потрясал. С предельной четкостью он изображал клетку Рога изобилия, где мерцала искорка, как и трех человек рядом с распахнутой дверью: Лазаруса, Секундину и женщину. Маленькую женщину в тоге, очках и шарфе.

Офелии хотелось бы расправиться с этой фотографией так же, как она сделала с предыдущими рисунками, – выбросить в туалет, изорвать в клочки, – но Лазарус забрал ее и снова упрятал в бумажник.

– Именно благодаря моей малышке Секундине я никогда не терял веру в будущее. Я знал: то, что мы переживаем сегодня, случится рано или позд…

– Вы лицемер, – прервал его Торн. – Положить конец эксплуатации человека человеком? Сколькими людьми вы походя пожертвовали?

Лазарус изобразил снисходительную улыбку, но предназначена она была Офелии, словно Торн для него не существовал.