Читать книгу - "Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Генри Лайон Олди"

Ночь шла от Лернейских болот, мягко ступая босыми ногами. Укрывшись пеплосом из темно-фиалковой шерсти, нежной, как дыхание спящего младенца, богиня никуда не торопилась. Золото блестело в ее кудрях, серебро рассыпалось при каждом шаге. Что ни вечер, она, верная закону времен, восставала к обитателям Арголиды из провала, ведущего в подземное царство Аида. Горе смертному, застигнутому тьмой близ Алкионского озерца! Не проснуться утром бедняге, если упал на него первый скучающий взор дочери Хаоса и жены-сестры Эреба Мрачного. Ко всем остальным ночь была благосклонна. Щедро одаривала усталых отдыхом, волнующихся – забытьем, беспокойных – тихими грезами. Щебетали птицы в кронах платанов. Дремой дышали гранаты, растущие на скалах. Прятался в кусты фазан, избегая встречи с шакалом. Долго ночи идти от Лерны до могучих стен Тиринфа – час, не меньше. Нет для богини крепостей, каких бы она не взяла.

Мальчик, едва дыша, следил за движением ночи.

Поздно вечером, когда в мегароне[21]еще продолжалось веселье, он опять сбежал на галерею. Здесь он провел много вечеров, пока темнота или крики рабынь, посланных матерью, не возвращали его под крышу. Дни Амфитриона кипели от усилий тела, от них несло соленым потом. Зато вечер приносил облегчение и смутную тоску по несбывшемуся. Если тоска перевешивает, облекаясь в слова – люди берут лиру, становясь певцами. В судьбе мальчика лирой был меч. Но галерея, кутаясь в сумерки, шепталась с Амфитрионом о том, что меч – не главная мера всего.

– Хватит. Иди спать.

Голос деда вернул мальчика к действительности. Словам не предшествовал звук дыхания или шорох сандалий по камню – ничего. Казалось, Персей соткался из воздуха, из фиалкового покрова богини. Дед подошел к зубцам стены, сцепил руки за спиной и молча уставился вдаль.

Ждал, когда внук исполнит приказ.

Внук медлил. Драка в палестре, пираты, приезд сестры – события закружились, ловя свой хвост, и возвратились к началу. Ответ, полученный раньше, сейчас не годился для Амфитриона. Набычившись, мальчик собрал всю решимость – для этого ему понадобилось вспомнить вакханку во дворе Спартака – и спросил:

– Почему ты не убил ее, дедушка?

– Ты по-прежнему считаешь, что ее непременно надо было убить?

– Нет. Я просто хочу знать, почему ты…

Пауза. Мальчику не хватало слов.

– Почему ты этого не сделал. Я хочу знать правду.

Он ожидал гнева. Даже затрещины. Дед терпеть не мог, когда его спрашивают дважды. И очень удивился, когда Персей спокойно, как взрослому, объяснил:

– Жена Спартака была на излете вакханалии. Яд безумия выдохся. Сильная боль вернула бы ей рассудок. Я выбрал боль, и не сделал Спартака вдовцом. Если ты знаешь лучший выход, скажи.

– На излете? Как ты понял это?

– Как охотничий пес чует нору кролика? Я не сумею объяснить тебе.

– Почему?

– Я – сын Златого Дождя[22]. Ты – сын хромого Алкея. И это не единственное отличие между нами. Радуйся, что ты – не я.

Персей не был груб. Он так говорил со всеми. Мальчик знал это, и гордился, что дед беседует с ним чаще, чем с другими, выделяя из семьи. Будь Амфитрион старше – или мудрее – он догадался бы, что дед видит не только их различие, но и сходство, что вызывает в Персее беспокойство за судьбу внука.

– А если бы вакханалия была в зените?

– Я убил бы ее.

Да, вздрогнул мальчик. Убил бы. Без колебаний.

– А может… Не лучше ли было связать тетю Киниску? Запереть в доме? Пусть зенит, пусть! Она бы пересидела под замком, пока яд не выдохся. Потом ты причинил бы ей боль, и она бы выздоровела…

– Тогда, – голос деда превратился в лед, – вся Арголида запомнила бы, что я должен лечить каждую вакханку. Что я взвешиваю камень на ладони, прежде чем бросить. А Косматый запомнил бы, что я слаб. Два поражения кряду. Ты – скверный стратег.

– Ты – слаб? Дионис ни за что бы…

Мальчик не заметил удара. Просто ног не стало, и камень стены ткнулся в затылок, а настил галереи – в ягодицы. Из носа и разбитого рта текла кровь. Капли пачкали хитон, расплываясь черными пятнами. Губы вспухли, язык превратился в кляп. Говорить было пыткой, но молчать Амфитрион не мог, потому что дед уже задал вопрос:

– За что я наказал тебя?

– В твоем доме… В твоем городе не произносят этого имени.

– В моем присутствии. Я достаточно умен, чтобы признать: за моей спиной шепчутся о чем угодно. Почему это имя не должно звучать при мне?

Кровь мало-помалу останавливалась.

– В нем есть божественный звук[23]. А ты не считаешь Косматого богом.