Читать книгу - "Воины Нав - Виталий Дубовский"

Ведьмы снова расхохотались, почувствовав веселую перебранку. Чернава стала изучать будущих подруг. Худую ведьму, схлестнувшуюся в шутливой перепалке с Бобурой, звали Умора. Она действительно была смешливой и колкой на язык. Но что-то в ее облике наводило на мысль, что не до смеха будет тому, кто с ней повздорит. Маленькая, щуплая, с острыми чертами лица. Торчащие вперед зубы, крючковатые руки, постоянно поджатые у худосочных грудей, бегающие глазки — все в ней напоминало шуструю крысу, готовую укусить протянутую руку.

Рядом с Уморой сидела немолодых лет баба. Полная, румяная словно свежий хлеб из печи. Звали ее Ядвига. Она наперебой с Уморой рассказывала веселые истории из деревенской жизни. Выглядела, как обычная деревенская баба, которая и по хозяйству успевает работу сделать, и с соседкой посплетничать. Судя по ее полноте, она была неплохой стряпухой, лишь имя говорило о том, что ее кушанья лучше не пробовать. Около Ядвиги такая же немолодая, жилистая женщина. Ее называли Сухотой. Стоян рассказывал, что все эти имена даруются ведьмам и колдуньям Богиней Мораной. А вместе с именем получают они и дар к особенной ворожбе. Сухота была немногословна, слушала бабскую болтовню, иногда улыбалась, а так все больше в костер поглядывала.

Следующей в кругу была высокая сутулая молодуха. Имя ее было непонятным Чернаве — Трясея. Она сидела, обняв себя руками, то ли скрывая тело от чужих глаз, то ли действительно продрогла. Надо бы о ней Стояна порасспросить, может, что интересное скажет. За Трясеей расположилась очень странная девка. Вроде и телом хороша, и лицом красива. Полные губы, огромные зеленые глаза. Только вот взгляд какой-то полоумный, словно не в себе она.

— А я, девки, иду давеча по воду, вдруг мне соседский хлопец и говорит: «Чего ты, мол, Глядея, все одна да одна. На игрища не приходишь, через костер с парнями не прыгаешь. Аль никто тебе не нравится на деревне?» Поглядела я на него, и так мне тошно стало. Могла бы, родила б от него сыночка. Хороший был бы, глаза голубые-голубые, как у него! Я бы его кормила, — тут Глядея замолчала, взглянула на ведьмака и заплакала. — Стоян, почему так? Почему ведьма не может детей иметь, семью создать? Зачем я тебя, дура, тогда послушалась!

Все ведьмы молчали и грустно смотрели на пламя костра, словно там был ответ на самый важный для них вопрос. Глядея поднялась и, рыдая, пошла по поляне, унося с собой свою печаль. Ведьмак жевал травинку. Не отрывая взгляда от костра, он крикнул:

— Глядея, подойди ко мне.

Девушка испуганно замерла и неторопливо вернулась к костру, остановившись подле него, словно побитая собака у ног хозяина.

— Пять лет назад я привел тебя на шабаш. Говорил ли я тебе, Глядея, что не будет у тебя мирской жизни, как бывает у всех?

— Говорил, Стоян, — прошептала ведьма.

— Клялась ли ты душой своею служить Богине Моране и Великому Чернобогу?

— Клялась, Стоян.

Ведьмак поднялся, пристально вглядываясь в ее заплаканные глаза.

— Еще раз такое услышу, посмотрю в твои гляделки иначе. Поняла меня?

Ведьма молча кивнула и села у костра, больше не проронив за вечер ни слова. У Чернавы по телу пробежали мурашки. Где-то глубоко внутри наступило понимание — не все то золото, что блестит. Нет, она не задумывалась о детях, о семье. Она была молода и по уши влюблена в Стояна, в жестокого, но любимого деспота. Просто она поняла — сегодня день, после которого обратного пути не будет. Его уже нет, этого обратного пути, есть только он — Стоян. Он ей теперь и любимый, и муж, и отец родной.

Вдруг Бобура обернулась, прислушиваясь:

— О, кажись, благородные пожаловали.

Ведьмы вновь прыснули смехом, озираясь по сторонам. Ведьмак поднялся, встречая колдуний. К этим хранительницам Знания он относился более уважительно, чем к ведьмам. Все они — и ведьмы, и колдуньи, подчинялись ему беспрекословно. Всех он в этой жизни отыскал, посвятил на шабаше, научил ворожить. Все эти женщины лежали на Камне, отдавая души Моране, а ему свои тела. Но все они были разными, и колдуньи в особенности. Женщины по очереди выходили из леса. Деревья расступались перед ними, повинуясь колдовскому искусству. Так же и Стоян привел сюда Чернаву, пройдя короткими лесными путями. Стоит знающему колдуну зайти в лес, и через десяток шагов он выйдет в желаемом месте. Нет в лесу ничего постоянного, все в нем меняется. Потому и блудят лешие людей, меняя перед ними тропы и деревья. Смотрит человек, вроде та же тропа, а ведет не туда. Из лесного лабиринта выходят лишь те, кто видит лес словно дорогу в чистом поле. Можно, конечно, еще зарубки делать, только Велес обидится и сделает человеку такую зарубку, что всю жизнь помнить будет. Чернава стала присматриваться к вновь прибывшим. Колдуний, как и ведьм, было шесть. Казалось, ничем они от ведьм не отличались, такие же голые девки, ноги, руки и все остальные прелести при них. Однако и походка, которой они ступали, и пренебрежительные взгляды в сторону ведьм, все в них говорило о превосходстве. Вот первая грациозно подошла к Стояну, положив ему на плечо руку, поцеловала в щеку, приветствуя:

— Здравствуй, Стоянушка. Как жив-здоров?

— Здравствуй, Беспута, — ведьмак улыбнулся, отвечая на поцелуй, — присаживайся к костру, согрейся.

Колдуньи по очереди подходили к ведьмаку, приветствовали и целовали его. Чернава прислушивалась, пытаясь запомнить имена. Недоля, Потвора, Всеведа, Морока, Маковея. Ее стало злить их излишнее внимание к Стояну. Чернава не желала его ни с кем делить и любой готова была доказать свои права на деле.

Колдуньи расселись у костра, и она смогла их всех рассмотреть. Беспута была самой красивой из всех женщин шабаша. Ее стройный стан поражал идеальностью. В отблесках пламени она напоминала лесную Богиню. Длинные сильные ноги, плавные линии бедер, плоский живот. Несмотря на то, что все вокруг были нагими, взгляд словно притягивало к ее телу. Она была соблазнительна. Налитые чаши грудей прикрыты яркими рыжими волосами. Лишь темный сосок, словно случайно, вызывающе торчал среди локонов. Руки поглаживали бедра, будто лаская их, легкий взгляд с поволокой иногда задерживался на ведьмаке в попытке сломить его крепость. Стоян наклонился к Чернаве и тихо прошептал:

— Ее не зря нарекли Беспутой. Каждому имени Морана дарит один из своих талантов.

Чернава молча кивнула, проглотив горький комок ревности, и продолжила изучать остальных. За Беспутой, поджав ноги, присела Всеведа. На вид ей было не больше шестнадцати годков. Телом в свои молодые годы она обижена не была. Не красавица, но молодая, свежая, словно яблочко наливное. Что-то странное было в ее лице, какая-то отрешенность. Ведьмак, заметив, что Чернава напряженно к ней присматривается, тихо прошептал:

— Не удивляйся, Всеведа слепая, оттого и все зрит, что людскому глазу невидимо. Что в лесу делается, кто за каменными стенами прячется. Ее мороком не обманешь, она истинную сущность зрит.

Возле Всеведы сидела Недоля. На вид ей было не больше четырех десятков лет, но пышные волосы уже посыпала ранняя седина. Седые локоны по-своему были красивы, словно серебряные реки на черной земле. Ее пальцы постоянно двигались, будто перебирая невидимые глазу нити. Она взглянула на Чернаву, улыбнувшись: