Читать книгу - "Французский Трофей - Джеки Бонати"

– Батюшки! Очнулись, вашбродь! Слава тебе, Господи, счастье-то какое! – он даже перекрестился. – Андрей Ионыч, тогда накрываю обед на двоих. – кивнул он и испарился.

– Живой Михаил Евгенич, – успокоил его Михайловский и кивнул Василию. – Готовь, родимый, будем откармливать нашего героя. У Миши плечо было выбито, так что теперь он на перевязи, но в остальном все в порядке. Все рвался к тебе, насилу удержали, – врач улыбнулся и помог ему подняться. – Идем, душа моя, отведу тебя к бочке, умоешься по нормальному.

Про француза он не напоминал. Пленных было еще семь человек, но этот пока был не с ними, Михайловский лично его осматривал пару раз.

Услышав, что Миша жив, Ева испытала неимоверное облегчение. Хоть ей еще и было не совсем хорошо, и слабость в коленках не проходила, она все же встала, переоделась и пошла умываться, а потом и в кабинет к Андрею Ионовичу – есть и пить, набираться сил.

Василий расстарался на славу, собрал на стол все лучшее, что только смог. У Михайловского, конечно, и спирт был припасен.

– Садись, Костя, – он кивнул на стул, который традиционно занимал коллега, наполнил стопки и придвинул ему. – Только закусывай сразу, – предупредил он. – А лучше сначала съешь что-нибудь, а потом выпьем.

Ева кивнула, взял кусок утки, видимо, подстреленной где-то в окрестностях. Нежное мясо буквально таяло во рту, и после того как она проглотила кусок, они выпили. Тепло заструилось по венам, и Ева ощутила, что потихоньку живеет.

– Хорошо пошел, – крякнул Андрей Ионович и налил по второй, пока Ева утирала выступившие от крепости слезы.

Они засиделись допоздна, разговаривая за жизнь. Михайловский неожиданно разоткровенничался и рассказал о себе, о жене Анастасии Павловне, о детях – Варюше и Митеньке. Раньше хирург переживал, что дети у него поздние, а сейчас порадовался, что Мите всего пятнадцать, и его не призвали – не хотел он своему сыну такой судьбы, не хотел, чтобы тот видел эту мясорубку.

Ева с удовольствием слушала, и это лечило ее душу лучше всего на свете. Она рассказывала про братьев, а тут как раз и Миша пришел. Его позвали к столу, налили ему спирту, но он, сделав глоток, закашлялся и попросил вина.

– Как вы его вообще пьете? – осипнув, спросил он.

– Это у нас профессиональный опыт, – усмехнулся в бороду Михайловский и кликнул Василия, чтобы тот принес вина.

– Ну как ты? – Миша обеспокоено посмотрел на исхудавшую сестру, здоровой рукой отломив себе кусочек хлеба.

Ева только улыбнулась грустно и плечами пожала, не зная, как в двух словах сказать брату все то, что было у нее на душе.

– Не знаю, Миша. Наверное, нормально, – ответила она, беря себе еще кусок утки и хлеб, заедая спирт. – А ты как?

– В порядке, – тоже сдержанно ответил он и, когда Василий принес вина, крымского, конечно, выпил вместе со всеми.

Каждую ночь ему снился бой, и каждый раз он заканчивался одним и тем же – гибелью его однополчанина Алексея. Они и не общались толком, но накануне в импровизированном клубе Леша рассказывал, как вернется домой, женится на своей Оленьке – портрет ее показывал, и будет помогать папеньке разводить лошадей. Страшно это было видеть, как Смерть бесстрастной рукой перерезает ниточку жизни, вкладывая ножницы в руки другого человека.

Все помолчали, понимая, о чем они все думают, но Андрей Ионович не давал им погрузиться в уныние и начал рассказывать Мише, какой одаренный у него брат, сколько людей он спас, и как героически исполнял долг врача прямо в пылу сражения. Ева только краснела и считала, что все это сильно преувеличено.

– Он с детства такой… увлеченный, – улыбнулся Михаил и хотел было погладить сестру по волосам, как раньше, да не решился – она выглядела слишком повзрослевшей. – Кошек лечил, собачек, а потом все рядом с лекарем нашем семейным крутился, благо, жил тот через дом. С семи лет знал, какие у маменьки нюхательные соли от чего. Огромный талант Господь в его руки вложил.

Ева только отмахнулась:

– У всех свои таланты, Миша. Ты тоже у нас герой. Представь, как вернешься домой весь с орденами, дамы в обмороки падать будут. – Впервые за вечер Ева улыбнулась светло, без затаенной тоски в глазах.

– Вернуться бы, – негромко сказал Михаил, но потом тряхнул головой и придвинул к ней тарелку. – Ты кушай-кушай.

Они посидели ещё какое-то время, но потом Михайловский устало потер веки, и Миша засобирался.

– Вам отдохнуть надо, – сказал он, откланиваясь.

– Вернемся, Миша, – вздохнула Ева, встав чтобы проводить его. – Мы обещали вернуться. Ваня писал на той неделе, у него все хорошо. Может, свидимся, когда его полк переквартируют. – она поцеловала брата в щеку и проводила его, а потом вернулась в шатер к хирургу.

– Проведать пациентов? – спросила она, видя, как устал Михайловский.

– А ты уверен, что в состоянии? – Конечно, ему нужен был отдых, но долг все равно превыше всего, да и Костя был ещё слаб. – У нас тяжёлых трое всего, – добавил он. – Я бы их проверил, да лёг прикорнуть на часок.

– Я справлюсь. А вы отдыхайте, – ответила Ева. – Если что-то будет не так, я вам скажу. А Екатерина поможет мне с остальными.

Ева вышла и направилась в лазарет к пациентам. Закончив с легкими, она пошла к трем тяжелым вместе с Катей.

– Что у нас тут? – спросила она у Екатерины, подходя к койкам.

– У поручика ногу ампутировали, вот второй день лихорадка не проходит, – ответила она, промокнув лоб офицера мягкой тряпицей. – Делаем умеренное кровопускание, да отварами отпаиваем. Андрей Ионович говорит, если хочет жить, выкарабкается.

– Холодные компрессы. Берите колодезную воду, похолоднее, – велела она, осмотрев парня. Культя выглядела хорошо, признаков сепсиса не наблюдалось. – С кровопусканием пока повремените. И бульон, хоть по ложке, каждые два часа. Приставьте к нему сестру, пусть записывает малейшие изменения, – попросила Ева, оглядев поручика, и сделала ему впрыскивание камфоры.

– Кто следующий?

– Штабс-ротмистр, – Катерина отвела его за ширму и указала на пациента. У него была забинтована вся голова, были только оставлены отверстия для рта и носа. Кисти тоже были перебинтованы. – Ожог глаз и рук, – сообщила медсестра. – Андрей Ионыч не дает пока прогнозов насчет зрения. Говорят, он рисовал хорошо, – шепотом добавила она.

– Врут, Катенька, – вдруг раздался голос штабс-ротмистра, а медсестра смущенно вспыхнула. – Вас бы я своей картиной изуродовал.

– Ну ничего, все еще впереди, – улыбнулась Ева, осторожно осматривая повязки. Те были чистыми, ни крови, ни гноя не было, значит заживление шло хорошо. – Не получится с живописью, значит лепкой займетесь. – она осмотрела руки, стараясь касаться с величайшей осторожностью. Отеки сошли, воспаление уменьшилось. Надрезав край бинтов на виске, он осмотрел веки, лишенные ресниц и бровей, наложил свежий слой мази.