Читать книгу - "Лапочка для Демона - Татьяна Анина"

— У большинства маньяков-убийц нет никаких психических диагнозов. Ты знал об этом? Он снимает туфли и откидывает их в сторону. Это, братишка, мировоззрение и хобби. Люблю людей резать. Особенно девочек. Ну, ты в курсе, да?

Да, я в курсе. Я много чего нарыл на него.

И, кроме безусловного вывода, что он редкий отморозок и маньяк, еще и понял, что у нас много общего есть. Спорт, повадки одни и те же, красный диплом врача.

Сука! Если бы он кукухой не поехал, то был бы реально крутым челом. И, возможно… Мы даже остались братьями.

— Я так мечтал о брате, я говорю правду сейчас. Ну а что терять? Перед тем, как… Все равно сейчас все решится. Маньяк он и в Африке маньяк. Без вариантов, либо он меня уложит, и усну навсегда, либо я его постараюсь обезвредить. И, естественно, убить легче, чем обезвредить, поэтому у Беркута нереальное преимущество.

***

Муай-тай тождественен тайскому боксу, Но есть принципиальные отличия. Бокс скорее ответвление от традиционного таиландского боя, который за пределами страны почти не развит. Я все. Это знаю, так что в драках обычно с муай-тай скатываюсь до примитивного тайского бокса, потому что танцевать со мной вряд ли кто захочет.

Беркут точно не планирует.

Его техника. Это как раз тайский бокс, самый распространенный вариант муай-тай.

У нас тут вроде как церемонии должны быть, эпика по жанру. Ну, Беркут именно так и думает. Наверно, Это было бы символично в кино.

Драка братьев, круто же.

Обязательные ритуалы перед боем, специальная музыка.

У Беркута в голове сто процентов.

Но не у меня.

Я настраиваться на крутую сцену возмездия не собираюсь. Не до того. У меня вон, Лапа на балконе.

Особая техника в муан-тай. Это дыхание.

Оно у меня выработано до автоматизма. И самое приятное, что я отлично знаю оборонительные клинчи. Защищаюсь локтями и коленями. А защищаться, сука, пришлось почти сразу. Беркут боец отменный, грубый, разбивает мне скулу почти сразу.

Клинч атакующий коленями вещь жестокая, большинство нокаутов происходят именно от них.

Места дико мало, не ринг все же, боль я уже не чувствую, дерусь из последних сил.

Беркут тяжелее, выше и старше. Опытнее.

И да, он не сдерживается.

А я.

Я стараюсь.

До определенного предела.

Это только в кино удары быстрые, и соперники не выдыхаются. Бой тяжелый труд, особенно если. Это бой на выживание. И я собирался выжить и убить соперника.

Убить?

В какой момент боя появляется эта мысль? Когда у меня затекает глаз, или когда я разбиваю нос Беркуту? Кровь дурит голову, сводит с ума. Бросаю взгляд на балконное окно, Лапа смотрит на нас, прислонив ладошки к стеклу.

Ее широко раскрытые глаза в слезах.

Беркут ловит мой взгляд, хрипит радостно:

— Хорошая девочка… Поиграю с ней.

После этого тайский бокс машет нам ручкой, мы со сводным братом начинаем меситься, сворачивая мебель к херам. Я стараюсь ударить в висок или шею, укорачиваюсь от ударов почти с трудом. Хорошо до этого потанцевали, скорость, реакция от натуги подводят.

Его лицо, искаженное в лютости, как у оскалившегося зверя, оно мне будет долго сниться. Пустые холодные глаза. Мы замираем, ухватившись руками друг за друга. Наши пальцы скрещены, я нависаю над ним, Но не могу и пошевелиться, потому что Беркут захватывает меня ногами. Давит на кисть моей руки, сжав уцелевшие зубы. Его левая рука гораздо сильнее моей правой. И мне кажется, я слышу, как трещат кости. Сила нечеловеческая. Я резко размахиваюсь и бью лбом в его проклятое, так похожее на мое, лицо.

Но гораздо больше он папашу напоминает.

И. Это окончательно срывает. Становится плевать на боль в сломанных пальцах, на каменные от напряга мышцы.

Удар в кадык. Это смерть. Быстрая.

Я могу подарить своему брату быструю смерть.

А он не успевает мне помешать.

Беркут хотел поймать руку, Но кровь заливает его глаза, он почти не видит. А удар такой силы, что сминается горло.

Я выворачиваюсь из-под обмякшего тела брата, встаю сначала на четвереньки, а затем во весь рост.

Напротив меня на балконе Лапа. Она не бьется больше в стекло. Просто стоит и смотрит. И глаза ее, темные лисичкины остренькие глазки, сейчас полны слез, боли и ужаса.

Я прижимаюсь ладонью к стеклу и Ириска заторможено смотрит на отпечатавшуюся на окне кровь.

Ну что, Лапа, как тебе мое истинное лицо?

Лицо моего отца?

Она переводит взгляд с окровавленной ладони на разбитое лицо, что-то шепчет своими распухшими от слез губами.

И мир меркнет.

Чьи-то голоса, рев Лапочки остаются где-то далеко в тумане. Я все еще вижу мертвое тело Беркута… И не чувствую облегчения. И не потому, что от моего тела мало что осталось, а потому что я убил человека, которой был мне нужен всю мою проклятую юность. Я бы хотел, чтобы моя жизнь была совершенно другой. Тогда бы подонок, заведший две семьи проиграл. А так… Получалось, что наш отец уничтожил нас.

Меня… И моего старшего брата.

Ты доволен, сука? Все так, как ты хотел?

Куда-то везут. От боли теряю сознание.

И, наконец, приходит облегчение. Потому что так будет лучше.

Я хочу темноты и покоя.