Читать книгу - "Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя - Кристин Орбан"

— Я приду в одиннадцать вечера.

Когда он произнес эти слова, стрелки моих часов замерли. С этого момента ход времени изменился.

К своему стыду, я забыла о молчании.

Однако инстинкт выживания побуждал меня больше общаться с ним в мечтах — до сих пор он был составным элементом моих вымыслов, — чем в реальности.

— При условии, что ты будешь разговаривать, — ответила я.

— Ты очень сильная.

— Я притворяюсь.

— Но результат один и тот же.

Короткий приглушенный смешок.

— Ты будешь говорить?

— Хм...

— Это значит — да?

— До встречи.

Я сдаюсь слишком быстро. Принимаю его условия. Этим вечером я хочу увидеть своего любовника — неважно, будет ли он говорить или молчать. В темноте кошки видят, хищники охотятся — а вдруг мужчины становятся более разговорчивыми?

Через несколько часов он придет... Я побежала покупать розы, шоколадные конфеты, кофе без кофеина — ведь будет уже поздно, — ароматические свечи. Я побывала у моего стилиста, расположила красивыми складками белые льняные занавески, выгладила белую ночную рубашку с синими шелковыми лентами. Я и мой дом обрели новую жизнь. Мы оба были готовы к его приходу и с радостью его ждали.

Моя квартирка довольно скромная, но высокие окна и льющийся сквозь них яркий свет делают ее веселой и оживленной, даже зимой.

За полчаса до назначенного времени он позвонил мне по мобильнику:

— Я стою под твоим балконом.

Я выбежала на лестницу, придерживая спереди ночную рубашку, словно бальное платье, чтобы открыть дверь подъезда, запиравшуюся изнутри на замок после восьми вечера.

— Входи!

И мы почти бегом поднялись по лестнице до моего шестого этажа.

Дверь была слегка приоткрыта. Войдя, он закрыл ее за собой и, как в первый раз, крепко обнял меня, слегка приподняв в воздух. Я наслаждалась его поцелуями, но мне чего-то недоставало — как в речи без вступительного слова, в книге без введения, в журнале без обложки, в статье без заглавия, в парадном обеде без закусок. Он сразу набросился на главное блюдо, на середину книги, не обращая внимания на остальное. Я же хотела вначале узнать, как у него дела, приходится ли ему много работать, поедет ли он в отпуск — и о прочих самых обычных вещах, никаких допросов с пристрастием. Хотела рассказать ему о своих новостях — сказать, что скоро меня повысят в должности, что сейчас я пишу статью для «Ревю де монд». Я хотела, чтобы мы поболтали за бокалом белого вина, чтобы он смотрел на меня и говорил, как ему нравится моя шелковая ночная рубашка и моя новая прическа.

Чтобы осуществить свои планы, я попыталась оттолкнуть его и издала приглушенный стон в знак протеста, но он не обратил на это никакого внимания.

Он как будто не видел меня и не слышал. Он целовал меня, настойчиво, жадно, самозабвенно, обхватив обеими руками мой затылок, чтобы я не могла отвернуться. Лишь когда он убедился в желаемом воздействии своих поцелуев и увидел, что я предпочитаю их словам, он освободил мою голову, и его ладони скользнули к моей груди. Он расстегнул пуговицы на рубашке, и вскоре его пальцы уже сражались с застежкой моего бюстгальтера. Я по-прежнему отталкивала его, и когда мне удалось, сделав резкое движение головой, освободиться от его губ, я заявила:

— Хочу, чтобы ты меня выслушал.

Его глаза по-прежнему были закрыты, а губы искали моих губ.

— Послушай...

Ответом было лишь приглушенное ворчание, похожее на то, которое издает собака, когда у нее пытаются отнять кость.

— Почему? — спросила я.

— Лучше скажи, как это расстегивается, — пробормотал он, не открывая глаз.

— Почему ты не разговариваешь со мной?

— Застежка...

— Ответь мне!

— Я здесь, — ответил он, уткнувшись лицом мне в плечо, довольный, что наконец-то справился с застежкой.

Затем он, не отпуская меня, опрокинулся на диван и, приподняв мою ночную рубашку, усадил меня на себя в позе наездницы, стараясь одновременно спустить брюки. Он ласкал мои ягодицы, в то время как я проводила указательным пальцем по его лбу, носу, губам, подбородку, как будто это изучение его лица могло помочь мне проникнуть в его мысли. Но эти правильные черты хорошо скрывали запутанные ходы размышлений.

— Я знал, что однажды увижу тебя в ночной рубашке, — сказал он.

Почему именно это?

— Я бы хотела сказать тебе ночные слова...

— Хм...

— Но я боюсь, — добавила я.

— Тс-с...

И я замолчала.