Читать книгу - "Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда - Дэвид Грэбер"

Как правило, совершенно ясно, почему это так: если человек работает в офисе и действительно тратит восемьдесят процентов времени на создание мемов про котиков, у него не может быть никаких иллюзий по поводу того, что он делает, вне зависимости от того, знают ли об этом его коллеги за перегородкой. Но даже в более сложных случаях, когда непонятно, какой вклад работник на самом деле вносит в деятельность организации, я всё же думаю, что лучше всех ответ знает он сам. Я понимаю, что кое-кому это утверждение покажется спорным. Руководители и другие большие шишки скажут, что сотрудники крупных корпораций обычно не вполне осознают свой вклад, так как общая картина видна только сверху. Я не считаю, что это совсем неверно: зачастую работники на низших уровнях не видят некоторые элементы общего контекста или им просто о них не сообщают, в особенности если компания занята чем-нибудь незаконным^[20]. Но, судя по моему опыту, любую мелкую сошку, которая работает на компанию сколько-нибудь долго (скажем, год или два), рано или поздно отзовут в сторону и сообщат корпоративные секреты.

Да, бывают и исключения. Иногда менеджеры намеренно делят задачи таким образом, чтобы работники не понимали, как их труд способствует успеху дела в целом, – так часто делают в банках. Я даже слышал о фабриках в Америке, где рабочие на конвейере вообще не знают, что производит завод, хотя почти всегда оказывалось, что это было потому, что владельцы намеренно нанимали людей, которые не говорят по-английски. И всё же в этих случаях работники обычно думают, что их работа приносит пользу, просто они не знают, какую именно. Вообще, мне кажется, разумно предположить, что сотрудники обычно знают, что происходит в офисе или в цеху, и наверняка понимают, как их работа помогает (или не помогает) делу, – по крайней мере, они это понимают лучше, чем кто-либо еще^[21]. А вот понимают ли это руководители, иногда неизвестно. В своем исследовании я часто сталкивался с тем, что рядовые сотрудники задавались вопросом: «Знает ли мой начальник, что я трачу восемьдесят процентов времени на создание мемов про котиков? Он только притворяется, что не замечает, или он правда не в курсе?» И чем выше вы находитесь на служебной лестнице, тем больше у людей причин скрывать от вас правду всёи тем хуже становится эта ситуация.

Самая сложная проблема связана с вопросом о том, можно ли считать полностью бредовыми определенные виды работы (скажем, продажи по телефону, маркетинговые исследования, консалтинг), то есть можно ли сказать, что они производят хоть какую-то позитивную общественную ценность. Здесь единственное, что я могу сказать, – это что лучше всего довериться суждениям самих работников. В конце концов, общественная ценность зависит от того, что люди считают общественной ценностью. А раз так, то кто знает лучше работников? В этом случае я бы сказал, что если большинство занятых какой-то работой втайне думает, что их работа не имеет общественной ценности, значит, нужно исходить из того, что они правы^[22].

Конечно, педанты и здесь найдут что возразить. Они спросят: откуда мы можем знать наверняка, что втайне думает большинство работников в отрасли? Конечно, невозможно сказать точно. Даже если бы мы могли провести опрос среди лоббистов или финансовых консультантов, неясно, сколько из них дали бы честные ответы. Когда я в самом начале писал в своем эссе о бесполезных отраслях, я исходил из того, что лоббисты и финансовые консультанты в основном знают о своей бесполезности и что многих из них, если не всех, часто посещает мысль, что мир ничего не потерял бы, если бы их профессии просто исчезли.

Я могу ошибаться. Возможно, корпоративные лоббисты и финансовые консультанты искренне верят в теорию общественной ценности, согласно которой их работа важна для здоровья и благосостояния народа. Возможно, поэтому они спят спокойно в своих постелях, уверенные, что их работа приносит счастье всем вокруг. Не знаю наверняка, но, должно быть, это скорее относится к тем, кто продвинулся вверх по служебной лестнице. Потому что представляется логичным, что чем больше вреда власть имущие причиняют миру, тем больше подхалимов и пропагандистов собирается вокруг и выдумывает, почему они на самом деле творят добро, и тем вероятнее, что хотя бы часть власть имущих им поверит^[23]. Всё, без сомнения, выглядит так, будто корпоративные лоббисты и финансовые консультанты причиняют миру непропорционально много вреда (по крайней мере, если речь идет о вреде, который причиняется людьми при исполнении ими профессиональных обязанностей). Возможно, им действительно приходится заставлять себя поверить в то, что они делают.

В таком случае финансовое дело и лоббизм вовсе не бредовая работа; они, скорее, похожи на работу наёмных убийц. На самом верху иерархии дело, видимо, так и обстоит. Например, как я упоминал в эссе в 2013 году, я не знаю ни одного корпоративного юриста, который не считал бы свою работу бредовой. Это, конечно, также говорит и о том, с какими корпоративными юристами я знаком: эти люди когда-то были поэтами или музыкантами. Но еще важнее то, что они не особенно высоко стоят в иерархии. У меня складывается впечатление, что по-настоящему влиятельные корпоративные юристы искренне верят в то, что заняты делом. А может, их просто не волнует, приносят они пользу или вред.