Читать книгу - "Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн"

Неоценимую услугу эпистемологии города могло бы оказать ментальное картографирование самих ментальных картографов. Как устроены модели мышления, позволяющие исследователям оперировать «образом города в массовом сознании»? Как в них проведены границы между:

а) реальным городом и его ментальными репрезентациями;

б) психологическими детерминантами восприятия и его социальными предпосылками;

в) когнитивными механизмами распознавания и «субъективно полагаемыми смыслами», атрибутируемыми значениями etc.

Последнее – наиболее интересно. Ментальные картографы регулярно используют этот прием для привнесения в разговор о городе гуманитарного «ценностного измерения» и человеческой «субъективности» (от которой немедленно открещиваются при первом же обвинении в психологизме) [Rapoport 1977]. Так появляется расхожий троп: «Мы живем в мире смыслов! Город – это констелляция субъективно значимых мест и объектов, а не набор физических единиц в пространстве и времени!» Зачем подменять когнитивные механизмы субъективными смыслами, а психологические детерминанты – социальными факторами? Для того чтобы ментальная картография перестала ассоциироваться с теорией, в которой впервые и было предложено словосочетание «когнитивная карта»; чтобы при словах «образ пространства в сознании» у читателя возникали ассоциации с К. Линчем, а не с подлинным основоположником когнитивного картографирования – Эдвардом Толмэном.

За двадцать лет до выхода книги Линча психолог-бихевиорист Толмэн уже использовал идею «когнитивной карты» для объяснения поведения крыс в лабиринте. Решение, предложенное в классическом бихевиоризме – поведение должно объясняться, исходя из схемы «стимул – реакция» (S–R), без апелляции к внутренним, ментальным переменным – показалось ему неудовлетворительным. Толмэн решил обратиться к достижениям вражеского для бихевиористов лагеря гештальтпсихологии, чтобы объяснить, почему крысы ведут себя по-разному при общих исходных условиях. В итоге ему пришлось принять во внимание те когнитивные паттерны восприятия лабиринта, которые складывались у крыс в процессе выполнения экспериментального задания. Все эти паттерны умещаются на континууме между широкими и целостными образами (comprehensive maps) и узкими отрезочными образами (strip maps). Крысы, обладавшие широким видением ситуации и целостным образом пространства, справлялись с заданиями лучше, чем те, кто бежал «от забора до обеда».

Суммируя результаты собственных экспериментов, Толмэн пришел к выводу, что формирование узких карт является результатом действия одного из четырех факторов:

а) повреждения мозга;

б) неадекватного распределения стимулов и подсказок в экспериментальной ситуации;

в) избыточного повторения уже отработанных действий;

г) слишком сильной мотивации или слишком тяжелой фрустрации [Tolman 1939].

Кажется, между когнитивными картами Толмэна и ментальными картами Линча нет ничего общего. Но разговоры о несчастных московских клерках, перемещающихся по городу как по туннелю – между домом и работой, – психологически перегруженных пробками и давкой в метро, стремящихся поскорее заработать на первый взнос по ипотеке и потому не отличающих Химки от Бирюлева, звучат вполне в духе Э. Толмэна: