Читать книгу - "История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - Иван Шишков"

Однако разработка логической и эпистемологической проблематики осуществлялась софистами не в чистом виде, т. е. теоретической форме, а в контексте их практической ориентации на то, чтобы одержать победу в споре. Это, безусловно, накладывало свой отпечаток на характер полученных ими результатов. Например, истина понималась ими не как логическая истина, т. е. как соответствие знания действительности. Понимание истины софистами наиболее точно выразил их учитель, «искусный спорщик» Протагор в единственно сохранившейся из его книги «Антилогии» (другое название «О сущем») фразе: «Человек есть мера всех вещей существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют». Это, ставшее ныне знаменитым, аксиоматичное положение можно истолковать так: человек может наблюдать, мерить, взвешивать всё существующее как хочет, или кому что кажется, так для него оно и есть, потому что собственно никакого другого «бытия», кроме того, которое нам представляется и воспринимается нами, для нас безусловно не существует. Иными словами, «каков человек, таковы и вещи»^[248] — так резюмирует С. Н. Трубецкой общий смысл изречения Протагора.

Стало быть, именно человек, его эмпирическая чувственная индивидуальность объявляется мерилом всего существующего. Иными словами, достижимая человеком истина находится в пределах человеческой природы, 3 она сплошь пронизана субъективностью, зависит от чувственных восприятий человека. А поскольку восприятия людей разнятся, то можно заключить, что каждому чувственному восприятию соответствует своя истина, - или, выражаясь устами платоновского Сократа: «то, что каждому представляется, таково для него и есть»^[249]. То есть для каждого истинно и действительно то, что ему представляется и в этом смысле все наши восприятия субъективны, а следовательно, и все наши суждения, оценки, мнения и знания тоже субъективны. Всякое наше знание о бытии истинно не безусловно, а только относительно для данного человека, высказывающего данное суждение. Итак, существует только субъективная и относительная истина, истина «здесь» и «теперь» и только для меня. Это позиция крайнего индивйдуализма и субъективизма как «прямое основание софистики»^[250] вела с неизбежностью к скептицизму.

Протагору крайний субъективизм и умеренный скептицизм были навеяны, по-видимому, Гераклитом, его идеей о текучести и изменчивости всего, а также, возможно, учением атомистов Левкиппа и Демокрита о субъективности восприятий: если всё меняется в мгновение, то ни о чем ничего нельзя сказать определенного. В ней со всей очевидностью проявляется критический характер всей греческой софистики, разрушившей традиционное догматическое мышление эллинов, которое прежде опиралось на уважении к авторитету и отеческим традициям. Отныне последним (конечным) основанием всякой достоверности становится сам человек как индивид. На первый взгляд мысль Протагора может показаться парадоксальной, абсурдной, нарушающей законы мышления и стирающей всякую грань между истиной и ложью. В действительности же ею он пытался привлечь внимание к необходимости установления законов мышления, в частности логического закона противоречия, утверждающего (в контексте логики Протагора), что о всякой вещи существует два противоположных утверждения. Именно этой логике мышления советовал следовать Протагор тем, кто обучался искусству риторики. Его риторическое мастерство заключалось в умении придать вес и значение любому мнению, включая и противостоящее ему. В частности, он выдвигал тезисы и предлагал своим ученикам подыскивать аргументы «за» и «против» них, защищать парадоксы, спорить против очевидности.

В целом можно сказать, что в протагоровом положении проводится мысль о том, что истинным знанием обладает тот, кто может опровергнуть противоположное мнение и защитить от критики, отстоять собственное. Тем самым Протагор учил критике, умению аргументировать, как можно «аргументом более слабым побить более сильный». Этим, по сути, он и его последователи содействовали формированию логического способа мышления, характерного для Сократа и всей послесократовской философии и науки. Т. Гомперц, давая оценку знаменитого протагорова принципа человека-меры, совершенно справедливо отмечает, что в нем «дух позитивной, почти современной научности не проступает так сильно и так ясно ни в одном из творений той эпохи»^[251].

Под этим духом современной научности известный историк философии имел в виду, безусловно, субъективизм, альтернативизм мышления, подвижность и изменчивость не только содержания знания, но его нормативной базы, самих его оснований. Софисты были убеждены в том, что объективно истинное познание невозможно, что знание не выходит за пределы субъективных явлений. И так как нет объективной истины, а есть только ее видимость, то можно убеждать всех во всём. Эта субъективная рассудочность с неизбежностью вела к скептицизму и релятивизму.

Абсолютный, «нигилистический релятивизм» (С. Н. Трубецкой) как основоположение теоретической философии Протагора имело далеко идущие последствия прежде всего для практической жизни греков и в частности для обоснования этического скептицизма и релятивизма. Но если сам Протагор был еще далек от крайних релятивистских выводов, то его ученики и последователи (Горгий, Гиппий, Продик — учитель Сократа — и др.) впадают в анархистские «софизмы», вынося мораль «по ту сторону добра и зла»: добро и зло, хорошее и дурное, справедливое и несправедливое — относительны. При определении того, что справедливо, а что несправедливо, следует руководствоваться критерием выгоды и пользы как личной, так и общественной, государственной.

Если истина субъективна, неаподиктична, то не может существовать и общеобязательного нравственного закона: если для каждого истинно то, что ему кажется истинным, то для каждого и справедливо то, что ему нравится. Нравственные законы так же текучи, как и всё существующее. С этой точки зрения нравственный результат софистики содержал в себе негативный оттенок: освобождая человека от предрассудков, обучая его мыслить, софисты не давали ему новых положительных идеалов взамен разрушенных ими правил нравственности и обычаев.

Самодостаточность, правомерность индивидуального мнения, превозносимая софистами, не только подорвала нравственные основы греческого общества, но и содействовала разложению эллинского самосознания. Этому процессу способствовало и религиозное вольнодумство, которое широко распространилось в среде софистов. Оно имело различные оттенки, начиная с умеренного религиозного скептицизма Протагора, заявившего, что ничего не знает о богах, до антропологических, натуралистических, психологических объяснений веры в богов у Продика и Критйя. Для предотвращения этого разрушающего влияния софистики на историческую арену выступила величайшая, мощная личность Сократа, который попытался противопоставить нигилистическому релятивизму софистов прочный фундамент истинного знания и этических норм. .