Читать книгу - "Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма - Джоан Тёрни"

чешская промышленность была гораздо лучше развита, чем венгерская. В Польше можно было купить хорошую спортивную одежду, чемоданы, толстые шерстяные джемпера ручной вязки, детские костюмы и всякое такое. В обеих странах местные жители просили привозить взамен еду, в основном сыр, колбасу и бананы. Продать их было совсем не сложно. Местные знали, когда поезд из Венгрии подъезжает к станции, и каждый раз нас ждала огромная толпа. Когда мы сходили с поезда, они собирались вокруг нас и спрашивали: «Что вы привезли? Вы привезли колбасу, перец? У вас есть orkбn на продажу?»… В 1968 году я купила в Вене шесть ветровок и шесть нейлоновых рубашек, отвезла их в Братиславу и продала. Я выручила втрое больше, чем заплатила за них. Я никогда не оценивала свои вещи слишком высоко. Я хотела избавиться от них как можно быстрее, чтобы мне хватило времени купить то, что я хотела… Сначала я покупала только одежду, все, от носков до костюмов для всей семьи. Позже я приобретала товары для дома и инструменты. Собственно, благодаря этим поездкам я и собрала деньги на первый взнос за нашу дачу в Дунайской излучине[292].

Контрабандные товары можно было также приобрести, воспользовавшись официальными потребительскими каналами. Например, в номере Nйpszabadsбg от 18 января 1965 года сообщалось, что сотрудники сети комиссионных магазинов (BБV) регулярно брали взятки у людей, ввозящих в страну иностранную одежду без таможенных деклараций. Венгерские власти преследовали не только крупных правонарушителей, но и мелкую рыбешку, поскольку нарушение таможенных правил могло восприниматься как подспудная критика режима, боровшегося с массовым потребительским ажиотажем. Считалось морально небезупречным иметь большой гардероб, когда у многих людей не было даже самых необходимых вещей. Ресурсы следовало распределять поровну; удовлетворение вестиментарных потребностей должно было осуществляться в рамках государственного сектора. Излишнее увлечение материальными ценностями не одобрялось; ценились лишь идеологические порывы. Таким образом, контрабандисты, без сомнения, были «врагами социалистического государства»[293].

Масштабы контрабанды свидетельствовали о несостоятельности режима. Простые венгры прибегали к ней прежде всего потому, что государственный сектор был не в состоянии удовлетворить вестиментарные потребности населения. Возмущало людей и то, что качественная одежда, производившаяся в стране, полностью шла на экспорт; венгры понимали, что их потребительские интересы игнорируются[294].

Качество вещей, ввозившихся в страну контрабандой, свидетельствовало, что венгерское швейное производство сильно отстает от западного. Поскольку высококачественные товары были доступны на черном рынке, низкокачественная местная одежда не распродавалась. Беспокойство властей вызывали и космополитические тренды, влечение людей к иностранной моде. Стильные вещи превращались в проблему: они ассоциировались с нежелательными идеями и настроениями, что делало их политически опасными.

Как писал М. Фуко, постоянные запреты и репрессии в конце концов вынуждают людей защищаться[295]. На вестиментарном фронте тоталитарное государство выступало против собственных граждан. Люди сначала подчинялись правилам игры, но со временем стали их нарушать. Выражать свои истинные чувства публично было опасно. Костюм, однако, — молчаливое послание, и оно относительно безопасно. Одежда — это невербальное средство коммуникации, которое, среди прочего, транслирует желания, чувства, ценности и политические убеждения владельца. Именно благодаря этим экспрессивным возможностям мода и заняла столь важное место в жизни общества. Стильный наряд требовал жертв: значительных финансовых ресурсов и времени. Модная вещь рассказывала о долгих часах, проведенных в очереди, о риске, страхе и потенциальном унижении, которые были связанны с ее приобретением; все это придавало ей большое символическое значение и ценность. Эмоциональные переживания дополнялись реальными физическими неудобствами, которые испытывал человек, носивший некачественные вещи местного производства. По словам некоторых информанток, они пережили настоящий приступ ярости, наконец-то получив возможность примерить хорошо сшитую пару обуви. Одна из них рассказывала:

Я чуть не разрыдалась в обувном магазине в Италии. Я была поражена огромным выбором. Мне хотелось купить каждую пару. Но я не могла решиться. Что, если я сделаю неправильный выбор? В итоге я ничего не купила. Я чувствовала себя униженной и мне было очень себя жаль. Даже сейчас мне мучительно вспоминать об этом[296].

Только люди, сами пережившие подобный опыт, могут понять силу и стойкость этих чувств. Лишь те, кто застал дефицит одежды 1950-х и 1960-х годов, могут идентифицировать себя с моими собеседницами. Лишь те, кому приходилось носить плохо сшитую и неудобную обувь, буквально врезавшуюся в плоть, могут понять, что заставляло людей, независимо от их социального положения, системы ценностей, личностных качеств и даже политических убеждений, унижаться ради хорошо сшитой пары обуви. Хотя Янош Кадар, генеральный секретарь Венгерской социалистической рабочей партии, и называл моду «безделицей», большинство венгров явно не разделяли его мнение. Непреодолимая тяга к стильной одежде, настойчивый поиск модных предметов гардероба и масштабы незаконной деятельности, осуществлявшейся во имя моды, были ключевыми факторами, к концу 1960-х годов подтолкнувшими власти к мысли о формировании хотя бы некоторого подобия потребительской экономики.

Благодарности

Эта статья представляет собой сокращенный перевод статьи Divat йs Bűnцzйs az 50-es, 60-as йs 70-es йvekben Magyarorszбgon («Преступность и мода в 1950-х, 1960-х и 1970-х годах в Венгрии»), которая первоначально вошла в состав сборника Цltцztessьk fel az Orszбgot: Divat йs Цltцzkцdйs a Szocializmusban («Давайте оденем страну! Мода и одежда при социализме»), опубликованного издательством Argumentum в Будапеште в 2009 году. Я хотела бы поблагодарить редакторов, Ильдико Шимонович и Тибора Валуча, за любезное разрешение опубликовать эту статью на английском языке и сделать ее тем самым доступнее для широкой аудитории.

9. Квир-материальность: эмпирическое исследование гендерно-субверсивных стилей в современном Стокгольме

ФИЛИП ВАРКАНДЕР

Квир-объекты

Криминальное поведение — это действие, нарушающее писаные законы общества, и, соответственно, оно наказуемо. За последние десятилетия шведское законодательство модернизировалось, и сегодня люди гомосексуальной ориентации защищены законом[297]. Это означает, что никто не может подвергнуться дискриминации на основе сексуальных предпочтений или гендерной принадлежности. Тем не менее гомофобия и мизогиния по-прежнему являются частью шведской культуры, уживаясь с либеральными представлениями о равноправии и ценности каждого человека. Выглядеть или вести себя необычно — не преступление, однако люди всегда могут упрекнуть другого человека за нарушение невидимых границ и негласных кодексов поведения. Квир-эстетика до сих пор воспринимается как культурная аномалия и провокация: людей оскорбляют, избивают и даже убивают из-за их внешнего вида и манеры поведения. Это парадоксальная ситуация, поскольку человек, нападающий на квир-культуру, фактически нарушает закон и тем самым ставит себя вне социума, то есть сам культурально квирифицируется. Иными словами, отношения между квир-стилями, субверсивными действиями и преступлением сложны и не всегда очевидны.

«Квир» — размытый и многозначный термин, он