Читать книгу - "Бывают дети-зигзаги - Давид Гроссман"

— Да… — Я чувствовал, что она опасается меня, боится того, что я о ней подумаю.

— У меня всегда было много кавалеров, твоя бабушка любила погулять. — Она бросила на Феликса долгий взгляд, и ответная искра блеснула в его глазах. — И для Зоары Феликс был одним из моих поклонников, богатым дяденькой, который присылал ей подарки и открытки со всего мира. Иногда он приземлялся в Израиле и проводил какое-то время с ней, со мной, со всем светом, а потом исчезал, как Саба[37], — один из многих, друг семьи, мой друг.

Кажется, я понял. Она действительно бабушка другого сорта.

— А когда Зоаре исполнилось восемнадцать, он прислал поздравительную телеграмму, предложил подарить ей на совершеннолетие путешествие по всему миру, и сначала речь шла о месяце, но после первого же письма, которое Зоара прислала мне из Парижа, я поняла, что она — его. — Лола бросила на Феликса быстрый печальный взгляд. — Ты ведь сам знаешь, как легко поддаться его чарам, заслушаться его рассказами… Особенно для такого человека, как Зоара, — с таким переменчивым и буйным нравом.

Ну да, и для меня.

— Дело ведь не только в том, что Феликс рассказывал ей и чему он ее учил, не только в его обаянии. Дело в наследственности. В этом путешествии он просто показал ей, какая она на самом деле, а до того она или не знала этого, или боялась узнать. Он показал ей, что она может.

Я выпрямился. Все это звучало очень знакомо.

Феликс жал на газ, заставляя «амбер» нестись со скоростью молнии. В зеркале я видел уголок его рта. Он улыбался сам себе, гордый и счастливый. Видно, для этого он меня и похитил. Чтобы показать мне, своему единственному преемнику, то, что скрыто во мне. Рассказать тому второму Нуну о том, что он существует. Чтобы в мире осталось живое воспоминание о нем, Феликсе Глике.

Голова чуть не лопалась от мыслей. Что Лола имела в виду, говоря о наследственности? Что, я теперь тоже должен стать преступником? А если я не хочу? Если я хочу, несмотря ни на что, стать лучшим в мире полицейским? А то, что я унаследовал от отца, — это как, вообще не считается? А то, что они с Габи воспитывали и растили меня? Неужто наследственность Зоары все это победит? Неужто преступник всегда сильней полицейского? И ведь я мог перенять от Зоары не только плохое, ведь было в ней и хорошее: ее воображение, ее сказки… Что станет теперь с моей жизнью? Может, кто-нибудь все-таки объяснит мне, кто я такой?

— Одно могу сказать — ты не Зоара, — осторожно проговорила Лола. — Не забывай: ты не обязан идти ее дорогой. Ты можешь выбирать.

Я не Зоара, повторил я про себя. Я не Зоара.

— Конечно, в тебе есть что-то от нее и от Феликса. Но есть и что-то от множества других людей. У тебя ведь много родственников со стороны отца, верно? И бабушка, и дядя, известный человек, автор книг для учителей…

Впервые в жизни я порадовался тому, что во мне есть частичка Вдохновенного дядюшки! Но одновременно во мне проснулась гордость за своих родственников по материнской линии: теперь я не один против целого Вдохновенного племени. А я-то всю жизнь стыдился, считал себя полным ничтожеством, за которого даже заступиться некому: они ведь были настоящей семьей, крепкой, сплоченной, они даже внешне были похожи! А я всегда был один, как подкидыш, случайно прилепившийся к ним. Я только сейчас понял — они были против меня еще до того, как я родился. Но теперь на мою защиту встали Лола и Феликс. Я тут же представил, как две семьи сошлись на поле боя: доктора, воспитатели и Цитки с одной стороны и актеры, мошенники, волшебники и сказочники — с другой… Я стоял ровно посередине, и все равно мне было как-то неуютно. Я шагнул вперед — нет, не то. Шагнул назад, к «феликсам», — и понял, что вот оно, мое место. Здесь мне было спокойно и хорошо.

— У тебя другая природа, — продолжала Лола, не видевшая моих маневров на внутреннем поле боя, — ты другой человек, Зоарой могла быть только Зоара. Не забывай ее, носи ее в себе, но знай, что ты — уже иное, независимое, отдельное от нее существо.

Я бормотал эти слова вслед за ней, стараясь запомнить. Чувствовал, что еще не раз они мне пригодятся.

— А сейчас я, на правах такого же независимого человека, приказываю тебе немного поспать. У нас впереди длинная ночь.

Я положил голову ей на колени, закрыл глаза и попытался уснуть. Где там. Мысли прыгали, как «амбер» по колдобинам, пытаясь выстроиться в ряд. Я — другой. Меня воспитывали по-другому. У меня другой отец. Я не копия — ни его, ни ее. И у меня всегда будет Габи, которая напомнит мне, кто я такой.

Габи.

Габи-Габи-Габи.

Мудрая, хитрая Габи, которая все эти годы считала, что, несмотря на отцовский запрет, у меня есть право знать, и по-своему рассказывала мне о моем происхождении: намеками, по-крупному и в мелочах. Я вспомнил ее на берегу с нашлепкой на носу, до ушей намазанную кремом, у резервуара с шоколадом, за моим плечом у дома Лолы… Габи, которой нужны были золотой колосок и сиреневый шарф, чтобы стать другой, стать сильной и свободной, как Лола, и, может быть, немножко вероломной, как Феликс. Чтобы получить те качества, которые мог унаследовать их ребенок.

Короче говоря — чтобы стать как Зоара. Чтобы мой отец полюбил ее.

А она совсем непохожа на Зоару. Боже, какое счастье, что Габи непохожа на Зоару! Она не как в кино. Она живая.

Небо за окном стало светлей. Дело шло к утру. Глаза у Лолы были закрыты — то ли спит, то ли охвачена воспоминаниями, то ли пытается понять, в какой момент с Зоарой все пошло не так. Я потерял мать, а она потеряла дочь. И это роднит нас. Что-то, чего уже нет, что существует лишь в нас, в наших разговорах, в нашей памяти. Я тоже закрыл глаза. Сжал ее горячую руку.

Дорога бежала вниз, «амбер пульман» почти летел по ней. По этой дороге они ехали вдвоем. Молодая пара на мотоцикле с коляской. Наверное, к этому моменту они перестали бояться самих себя. Простор открывался их глазам. Они начали болтать, они радовались свободе и тем приключениям, которые ждали их теперь, когда отец уволился из полиции и вырвался из своей семьи. Дорога становилась все круче, небо светлело, стало такого же цвета, как было над морем, когда мы расправились с песчаной стеной… Сколько всего наслучалось за эти дни! Я вспомнил мальчишку, махавшего отцу из окна хайфского поезда и считавшего себя профессионалом. Каким наивным я был!

— Смотри, — шепнула мне Лола, — Лунная гора.

В бледном свете зари вырисовывалась высокая гора странной формы: с одного боку она была выпуклой, а с другого украшена торчащими утесами, как зазубринами. Машина карабкалась по грунтовой дороге вверх, вся в клубах пыли. Жирные кеклики[38]разбегались из-под колес и останавливались неподалеку, с изумлением разглядывая нас: годами здесь не появлялись машины. Чем выше мы поднимались, тем прохладней становилось снаружи. Снизу открывалась широкая долина, заполненная утренним туманом, рассеченная петляющей зеленой полосой.