Читать книгу - "Золото Хравна - Мария Пастернак"

Мы с Гёде были трезвее остальных, к тому же это была наша затея — кому и расхлебывать, как не нам? Мы благополучно выбрались из дормитория, прошли через клуатр^[135] и ступили в сад, когда кто-то вдруг тихо окликнул меня. Я обернулся — это был брат Мойзес. Глядя на нас с улыбкою, он спросил, что мы тут делаем. Я и объяснил всё начистоту. А как начал говорить, понял, что готов провалиться сквозь землю — вот прямо тут, у сандалий брата Мойзеса. Он же рассмеялся, не стал нас ни в чем упрекать. Сказал только, чтобы мы шли спать, а бочонок забрал с собой. Гёде боялся, что он предъявит его гвардиану, но я точно знал, что брат Мойзес никогда этого не сделает. Мы вернулись в дормиторий. Наутро у всех болели головы, и наш лекарь даже подумал, что среди послушников распространилась какая-то неведомая хворь.

После случая с бочонком мы с Гёде почувствовали себя пристыженными и стали очень прилежны, так что вскоре наставник рекомендовал нас к принятию новициата. Нам выдали хабиты, как настоящим монахам. Но тут пришла весна, и нам снова снесло головы.

Иногда мы бывали в городе под присмотром наставника: ходили за милостыней, а по большим праздникам — на мессу в собор Святого Олафа. Мы видели, как прекрасен Нидарос, и мечтали познакомиться с ним поближе.

У Тормода, одного из новициев, старший брат служил в Нидаросе в дружине какого-то рыцаря, и Тормода отпускали иногда с ним повидаться. Тормод выпросил у брата старую лодку, привел ее под стены монастыря к берегу Нидельвы^[136] и спрятал там в кустах. Мы заново просмолили лодку, выкрасили ее синей краской и плавали на ней вдоль берега, поднимались вверх по течению. Это было весело. Мы много гуляли по городу и вскоре выучили все его улицы и закоулки, закутки и торговые лавочки. Однажды я видел на улице Кольбейна. Мне не хотелось открывать ему, как я провожу время, поэтому я спрятался за углом; до сих пор стыдно вспоминать.

Стурла навещал меня иногда, когда наезжал в Нидарос, но он тоже не догадывался, какой оболтус его воспитанник.

В мае пришло распоряжение назначить брата Мойзеса гвардианом в новой общине в Оксбю, на берегу Снёсы. Было известно, что в Оксбю нет даже церкви. На ее строительство были выделены средства, и брат Мойзес и брат Кристофер отправились в Оксбю вместе с плотниками.

К августу церковь была почти готова. Брат Мойзес попросил прислать ему меня и еще нескольких резчиков для завершения работ. Мы пошли в Оксбю, и я прожил там до самого ноября.

Это было самое прекрасное время, Мина, из двух лет, проведенных мною в монастыре. Мы молились вместе с братом Мойзесом, много разговаривали. Иногда он спрашивал, уверен ли я, что иду своею дорогой, что монашество — мое призвание. Расспрашивал о родителях, о работе резчика, о тех, кого я оставил в Эйстридалире, о Стурле, о тебе. Я не мог понять, к чему всё это. Я никогда еще не был так убежден в правильности своего выбора и думал, что, вернувшись в Нидарос, положу конец прежним своим детским выходкам.

Мы украсили алтарь. Брат Мойзес просил меня сделать крест — он хотел, чтобы это была целиком моя работа. Стояла ранняя осень, листья горели золотом и отражались в темных водах озера, я вспоминал рассказы о святом отце нашем, брате Франциске. Ему бы понравилось у нас, ведь он знал, как хороша земля и как она поет Господу своей красотой.

Я закончил крест, и мы установили его на колокольне. Тут пришли несколько братьев из Нидароса, которые посланы были с какой-то миссией на Воронов мыс, им было велено взять с собою и меня, они должны были нести тяжелую поклажу. Я пошел охотно — мне было всегда интересно, что там, за холмами.

На Вороновом мысе мы пробыли неделю. На обратном пути я попрощался с братом Мойзесом и сказал, что упрошу отправить меня в Оксбю, когда принесу вечные обеты. Он же в ответ высказал надежду, что у меня хватит ума не делать этого. Я не понял тогда, почему он это сказал, и, пожалуй, обиделся бы, не знай я так хорошо брата Мойзеса.

— А потом ты снова вернулся в монастырь в Нидаросе? — спросила Вильгельмина.

— Ну да.

То ли Торлейв приуныл, вспомнив, что было дальше, то ли ему просто тяжело было говорить на подъеме, но он умолк.

Они остановились на самом верху. Внизу, за зарослями карликовой березы, извивалась лента дороги. Было видно, как по ней едут маленькие сани, запряженные будто игрушечной лошадкой — отсюда она казалась не крупнее мыши.

— Давай передохнем, — попросила Вильгельмина. — Что-то я устала.

Торлейв кивнул.

Огонь разгорался плохо, больше шипел на сырых поленьях, чем грел. Торлейв отгреб снег и расстелил плащ. Они сели, вытянув ноги к костру. Вильгельмина вынула лепешки и мех с пивом — то, что дали монахи в дорогу.

— Я вернулся в Нидарос другим, — внезапно продолжил рассказ Торлейв. — Гёде сразу принялся дразнить меня занудой и спрашивал, что со мною сделали в Оксбю. Я не мог ему ответить. Я так полюбил монастырские службы, даже утренние часы, когда надо вставать в полной темноте ноябрьской ночи и идти на хоры. Свечи горят ясно, звуки голосов летят к стропилам и возвращаются оттуда — точно ангелы вторят тебе сверху.

На Пасху собирался я уже принять постриг и думал только о себе и о своем призвании. Между тем с Гёде начало что-то происходить. Он совершенно перестал интересоваться монастырской жизнью. Не раз нам с Эстейном приходилось скрывать от брата У льва отсутствие Гёде на хвалитнах^[137]. Я решил поговорить с ним, но все откладывал: неловко было лезть не в свое дело. Как-то раз, не найдя Гёде во время вечерни на хорах, я тоже тихо ушел из церкви и отправился его искать. Гёде не было в храме, не было в дормитории, не было в клуатре. Я бродил по всей обители, пока не догадался пойти к нашей лодке.

Я увидел его сразу. Была ранняя весна. Гёде сидел в лодке и стругал ножом ивовые прутья. Обстругав прутик, он выкидывал его в воду и принимался за новый. Вокруг в месиве грязи, воды и льда плавало уже немало стружек, часть их уносило течением во фьорд.

— У тебя появилась своя Изот? — спросил я Гёде. — И ты, подобно новому Тристраму, хочешь с помощью стружек дать ей знать, что ждешь ее в условленном месте?^[138]

Гёде посмотрел на меня с яростью.

— Что ты здесь делаешь? — прошипел он сквозь зубы.

— Я искал тебя. Брат Ульв не слепец. Он видит, что твое место пустует, сколько бы мы с Эстейном ни пытались заслонить его своими хабитами. Тебя отошлют домой.