Читать книгу - "Правда о Салли Джонс - Якоб Вегелиус"

Дату побега я назначила на четырнадцатое октября, через десять дней, когда будут праздновать рождение махараджи. Конечно, нехорошо в такой день угонять его самолет, но вечером во время торжества никто не станет смотреть, чем я занимаюсь в ангаре. Если мне повезет, до утра никто не заметит моего отсутствия.

У меня не было только платья, в которое я переоденусь, приземлившись в Кочине. Я решила притвориться маленькой горбатой старушкой и спрятать лицо под платком. Ведь на станции в Джодхпуре это сработало. Одежду я собиралась стащить в занане.

Государственный визит подошел к концу, и во дворце установился покой. Махараджа не показывался несколько дней. Наверняка отлеживался после гулянки. Но однажды утром он пришел в ангар и велел приготовить машину к полету. Он был все еще слаб, так что прогулка предстояла небольшая, только до обеда.

По возвращении махараджа попросил меня вечером подняться к нему. Он задумал посетить занану, и я, как всегда, должна была проверить, свободен ли путь.

Вот мне и представился шанс украсть платье. Это будет нетрудно. У женщин в занане нарядов хоть отбавляй. Днем в саду и в купальне всегда валяется что-нибудь ненужное.

Когда я поднялась в покои махараджи, мне было велено ожидать его в музыкальной комнате. У махараджи, похоже, случилась небольшая колика, и он временно был занят.

Я слегка нервничала перед кражей и не могла усидеть на месте. У граммофона лежала стопка последних пластинок, присланных из Европы. Я стала просматривать их, просто чтобы как-то занять руки. Почти все упаковки были запечатаны. Махараджа не успевал слушать все, что покупал. Большая часть пластинок сразу отправлялась на полку.

Сперва я просто растерялась. Не понимала, что это передо мной. По моему телу словно разлилась теплая волна. Дрожащими руками я взяла одну из пластинок со столика.

Название было напечатано маленькими буквами в самом низу обложки. Saudade. Это слово я слышала раньше. В Лиссабоне. Кажется, по-португальски оно означает «печаль».

Сверху стояло имя исполнителя:

Ана Молина.

На обложке была ее фотография. Ана сидела в темноте, но лицо было освещено, а взгляд устремлен куда-то вдаль. На снимке она была точно такой, как в ту ночь, когда я впервые увидела ее у чердачного окна и услышала ее голос.

У меня закружилась голова. Не задумываясь, я осторожно вскрыла упаковку и достала пластинку. Я должна услышать ее голос – вот все, о чем я думала.

Я видела, как махараджа ставит пластинки, и знала, как это делается. Зазвучала гитара – простая мелодия, за ней вступил голос. Я сразу узнала эту песню. Я столько раз слышала ее раньше.

В ту минуту я готова была отдать все, лишь бы снова оказаться в доме на Руа-де-Сан-Томе.

Мне было трудно стоять, и я опустилась в одно из кресел. И так и осталась сидеть, слушая с закрытыми глазами голос Аны. Я потеряла счет времени и не слышала, как вошел махараджа. Его сердитый бас заглушил музыку.

– Что ты себе позволяешь? – спросил он. – Разве я когда-нибудь разрешал тебе включать мой граммофон?

Я вскочила. Во всем этом было что-то нереальное – стоять перед махараджей и в то же время слышать, как Ана поет одну из своих лучших песен. Это просто не укладывалось в моей голове.

Махараджа, должно быть, заметил, что я сама не своя.

– Ты же не заболела? – обеспокоенно спросил он.

Я покачала головой.

Мы постояли молча. За эти несколько секунд в глазах махараджи что-то изменилось. Его взгляд застыл и устремился вдруг как будто сквозь меня. Потом он посмотрел на граммофон.

– Что это за музыка? – спросил он. – Какой удивительный голос. Кто же это поет?..

Я все еще держала обложку в руках и протянула ее махарадже. Он посмотрел на фотографию Аны.

– И какое красивое лицо… – пробормотал он. – Очень красивое…

Потом он сел в кресло. Не отрывая взгляда от обложки, он дослушал пластинку до конца. Казалось, он напрочь забыл обо мне.

Когда отзвучала последняя песня, махараджа посмотрел на меня слегка осоловелым взглядом.

– Поставь еще раз, – сказал он. – А потом можешь идти. В ангар то есть. Я передумал. У меня нет никакого желания посещать сегодня занану.

Я сделала, как он просил. Выходя из комнаты, я обернулась: махараджа так и сидел, глядя на фотографию Аны.

Ее голос наполнял комнату.

~

В тот день мне не удалось стащить одежду из зананы. Но я все равно была очень довольна. Довольна, что услышала Анин голос. Довольна, что она записала пластинку, точно как ей обещали после концерта в оперном театре Сан-Карлуш. Теперь ее слушали люди во всем мире. И даже здесь, в далекой Индии.

Три следующих дня я с нарастающим нетерпением ждала, что махараджа снова пригласит меня к себе. Но приглашения не последовало. Я вообще его не видела. Это было странно.

Времени оставалось в обрез. Всего через шесть дней у махараджи день рождения. До этого мне надо во что бы то ни стало попасть в занану. Иначе придется либо отложить побег, либо бежать без костюма.

Но костюм мне так и не понадобился. Мой побег не состоялся.

Дело в том, что по дворцу поползли слухи. Говорили, что махараджа заперся в музыкальной комнате. Он не ел и не спал. День и ночь он слушал одну и ту же граммофонную пластинку.

Пластинку португальской певицы.

Это могло означать лишь одно, полагали все. Махараджа влюбился. Потому что так всегда и бывало, когда он влюблялся в какую-нибудь красивую и одаренную артистку из Европы.

Я не знала, что и думать. Неужели это правда?

Ответ на этот вопрос я получила дня за два до праздника. Утром махараджа пришел ко мне в ангар. Тяжело опустился на стул, где обычно сидел, наблюдая за тем, как я ковыряюсь в моторе. Выглядел он чудовищно. Кожа приобрела болезненный бледно-желтый оттенок, глаза покраснели от бессонницы.

Долгое время он сидел молча, неподвижно глядя перед собой. Иногда тяжело вздыхал. Наконец он дрожащим голосом произнес:

– Я не хочу сегодня летать. Я вообще ничего не хочу.

Я осторожно кивнула. Махараджа посмотрел на меня.

– Это ты виновата, – сказал он. – Ты поставила эту пластинку. Я бы должен тебя наказать… или наградить, не знаю… смотря как все это…

Его голос прервался, взгляд обратился внутрь, и он снова как будто ничего не видел.

Я растерялась и не понимала толком, что мне делать. Снова заняться мотором я не могла. Ведь махарадже плохо. Поэтому я взяла табуретку и села рядом. Так мы сидели молча, как часто бывало во время наших путешествий на «Джипси Моте».

Перед тем как уйти, махараджа задал мне один вопрос. Этого почти никогда не случалось. Конечно, если только дело не касалось самолета.