Читать книгу - "Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц"

– Гвенфорт! – шикнула на нее Жанна.

– Все в порядке! – отмахнулась Бланш Кастильская. – Просто она, похоже, не доверяет незнакомцам.

Гвенфорт залаяла. Отчаянно. Резкий, тревожный лай рассерженной собаки. Она оскалила зубы, которые сверкали в мутном желтоватом свете факелов. Потом опять залаяла.

– Гвенфорт! – одернула ее Жанна.

Но Гвенфорт не стихала. Она выла и лаяла, выла и лаяла. Ее ярость была пугающа. Сейчас она походила скорее на волка, нежели на собаку. Бланш Кастильская попятилась. Теперь на них смотрели все, кто был в коридоре.

– Жанна! – прошептал Микеланджело.

Жанна пыталась ухватить Гвенфорт за шею, но та вырвалась и вновь начала лаять на Бланш.

– Да что с ней такое? – пробормотала Жанна.

– Король! – воскликнул Вильям. – Он приближается.

И в самом деле, это был он, он, идущий к ним по темному коридору в сопровождении супруги и ее фрейлин. Одним быстрым движением Вильям подхватил Гвенфорт с пола и понес по коридору обратно в комнату. Борзая, выглядывая у него из-за плеча, продолжала лаять и рычать.

Жанна, Якоб и Микеланджело смотрели, как они удаляются, дрожа и истекая потом, – уже совершенно выбитые из колеи и растерянные. А ведь обед даже еще и не начался.

– Что тут случилось? – спросил король Луи, приблизившись к ним.

– Ничего особенного, мой милый, – прокудахтала его мать, поворачиваясь к сыну и гладя его по щеке своей маленькой, пухлой надушенной рукой, – всего-навсего глупая тварь. Не войти ли нам в столовую?

Она взяла сына под руку и повела его прочь от детей. Микеланджело отлепился от стены и наклонился к Жанне и Якобу:

– Пока, я думаю, все идет прекрасно.

Дверь в огромный зал отворилась, и секстет труб играл, пока король шествовал к столу.

Как только фанфары стихли, начал петь мужской хор, голоса сплетались и расплетались, словно шелковые нити на ткацком станке.

Остальные вошли вслед за королем – сначала Бланш Кастильская, за ней королева Маргарита, жена короля Луи, с крошкой-принцессой на руках. Затем – товарищи короля и несколько фрейлин Маргариты. И наконец, Микеланджело с детьми – Вильям в последний миг успел присоединиться к ним.

– Я запер ее в комнате, – прошептал он.

Жанна кивнула. Ей казалось, ей вот-вот станет дурно. Она впервые в жизни видела такой огромный зал – с потолками выше, чем в любом соборе, с полами шире крестьянского поля, с длинными столами, за которыми сидели сотни людей. И это не были грубо сколоченные деревянные столы в замке лорда Бертульфа, нет, каждый стол сверкал и переливался серебром. Своды потолка густо синели, золотые звезды на них повторяли очертания созвездий на скрытом ими настоящем небе.

Глядя на все это, Жанна начала спотыкаться.

– Если с тобой случится настоящий припадок, – прошептал Вильям ей на ухо, – это тоже сработает.

В полуобмороке она пробиралась к высокому столу, где, к ее ужасу, ей было отведено место как раз напротив Бланш Кастильской. Якоба усадили по правую руку, а Вильяма – рядом с Якобом. Жуанвиль, Микеланджело, Робер Сорбоннский и король сидели вкруг них. Жанне казалось, ее вот-вот вывернет прямо на шелковую скатерть.

Слуги начали подносить первую перемену блюд. Тяжелые, изысканные блюда. Огромный вареный павлин с нетронутой головой и хвостовыми перьями разместился между Жанной и Бланш. Теперь Жанне уж точно казалось, что ее вывернет.

– Ну, дети, – начала Бланш Кастильская, – вы очень странная и пестрая компания.

Пухлое лицо Бланш еще хранило свежесть, но в трепещущем свете свечей и факелов большого зала у глаз и губ легли морщины. Тени-предатели выдавали возраст.

– А это ваш храбрый воевода, как я понимаю? Микеланджело ди Болонья из Сен-Дени?

– К вашим услугам, мадам.

– В самом деле? – отозвалась Бланш, наклонив голову набок. – Я слышала, о вас говорят такие странные вещи, брат Микеланджело. Толстый, Красный и Ужасный. Разве не так?

– Ну, полагаю, да, но…

– По крайней мере, «толстый» соответствует действительности? – Бланш рассмеялась высоким переливчатым смехом, похожим за звуки флейты. У Жанны по затылку потекли струйки пота. Жуанвиль смотрел в стол.

Король сказал:

– Матушка, прошу тебя…

– О, это всего лишь шутка, мой милый. Нельзя же быть уж настолько благочестивым! Богу известно, я нисколечко не упрекаю беднягу в том, что он трясется, точно холодец!

Она опять рассмеялась. Микеланджело любезно улыбнулся и вытер лоб рукавом.

– А ты, моя маленькая крестьяночка, – обернулась Бланш к Жанне.

Она словно бы заявляла свои права на каждого из присутствующих, называя их уменьшительными и ласкательными именами: мой милый, мое дитя, моя маленькая крестьяночка… Теперь-то желудок Жанны окончательно съежился, точно гусеница, на которую упала тень птицы.

– Кажется, нам не по нраву носить женское платье, а, милочка? Привыкла работать в поле в штанах, не так ли?

– Н-наверное… – запинаясь, отвечала Жанна.

– Все в порядке! – Бланш улыбнулась. – Ты не очень-то хорошенькая, так что вполне можешь одеться и мальчиком.

– Мама! – воскликнул Луи.

– Правда делает человека свободным, любовь моя. – Она сложила губы розочкой. – А ты… – Она указала на Вильяма рукой, украшенной круглым сапфиром. Вильям стиснул под столом кулаки. Если он голыми руками пришибет королевскую мать, это явно не пойдет делу на пользу. – Твой отец вроде собирался в Крестовый поход, но вместо этого влюбился в сарацинскую девушку, хм? – Вильям чувствовал, как вздулась вена у него на виске. Не убивай ее, подумал он, только не убивай ее. – И подбросил тебя в монастырь, чтобы его женушка ничего не узнала? Ты, наверное, не очень-то часто его видишь. Как это грустно.

Вильям не знал, чего ему хочется – заплакать или заорать что было сил. Жуанвиль спрятал лицо в ладонях. Робер Сорбоннский отстраненно улыбался, словно он слушал какой-то другой, совершенно отвлеченный разговор.

– И ты, – сказала Бланш, поворачиваясь к Якобу… Внезапно все тревоги Жанны касательно ее самой и предстоящего поддельного припадка испарились. Она поняла, что гораздо более серьезное испытание, возможно с гораздо более страшными последствиями, предстоит ее еврейскому другу. Как она могла забыть об этом? Как она могла думать только о себе! Вильям и Микеланджело, похоже, тоже это поняли. Вильям склонился над тарелкой с нетронутой едой, Микеланджело притворился, что отпивает вино, но глаза его настороженно смотрели поверх ободка кубка.