Читать книгу - "Мушкетер и фея - Владислав Крапивин"

— Выходит, не написала? — как-то напряженно спросил Вадим Вадимыч.

— Не-а… И не ответила, когда я написал.

— А как зовут девочку-то… если не секрет?

— Не секрет, — словно прощаясь с девочкой под слабеющий шум дождя, отозвался Симка. — Соня…

— Ёлки-палки…

— Что? — Симка вскинул глаза.

— Соня Шестакова, Тобольск. Лежала здесь в больнице… Со скарлатиной?

— Ну… да!

— Опять же клянусь брашпилем, это моя племянница…

Нет, ну бывают же в жизни совпадения! Кому скажешь — не поверят…

Симка обалдело смотрел на Вадима Вадимыча — с такой замечательной щетиной на щеках, с таким замечательным круглым животом, такого замечательного целиком! И таял от счастья. Хотя… а чего таять-то?

«Ну племянница. Ну и что? — подал разумный голос Который Всегда Рядом . — Все равно ведь не написала…»

Вадим Вадимыч словно услыхал Которого .

— Не могла она тебе написать. Как только приехала в Тобольск, случилась у них беда. Дом сгорел, где она жила. Старый был, деревянный…

— Ёлки-палки, — сказал Симка в точности как Вадим Вадимыч.

— Да… Ну, конечно, из имущества кое-что погорело. Скорее всего, и адрес твой сгинул там, если был у нее где-то записан. А твоему письму и прийти было некуда, на угольки только… Соня с мамой перебрались пока к родственникам. Ну, как говорится, нет худа без добра…

Симка глянул недоуменно: какое тут добро?

— Я сестре моей Валентине, Сониной маме, сколько раз говорил: переезжайте в Турень. Здесь и работа для нее есть, и дом у меня большой, от бабушки с дедом остался… Она все: нет и нет. А теперь куда деваться-то! Появятся в сентябре. Вернее, сестра в сентябре, а Соня через неделю, чтобы успеть устроиться в школу…

«Не вздумай орать «ура», это неприлично», — предупредил Который Всегда Рядом . Зануда такая… И Симка не заорал, но все же просиял — как солнышко, выскочившее из-за стремительно откатившейся тучи.

— Если хочешь, пойдем встречать вместе, — предложил Вадим Вадимыч, как самое простое дело. И звонкое «Хочу!» выскочило из Симки раньше, чем он успел застесняться. Оставалось спросить:

— А можно с Миком? Это мой друг.

— Можно и с Миком… Ну, пошли отсюда? Дождя уже нет…

— Я вас провожу до дома, ладно? Тогда уж точно буду знать, где вы живете.

— Удачная мысль…

И они зашагали посреди улицы Мельничной, где выпуклые булыжники мостовой разбрасывали вспышки мокрого золота. Сияли вымытые стекла, сверкали сырые крыши, кожу покусывала оставшаяся в воздухе водяная пыль. И, как ранним летом, пахло посвежевшими тополями. В канавах торчали взъерошенные одуванчики. Они были похожи на мальчишек, которых облила из ведра сердитая соседка, чтобы не галдели под окнами.

Булыжники на мостовой были не везде, встречались широкие колдобоины с лужами. Симка скинул башмаки и шлепал босиком, а протертыми насквозь подошвами хлопал по бедрам. Тогда Вадим Вадимыч снял плетеные сандалеты, сунул в карманы носки и подвернул штанины. Он и Симка понимающе поглядели друг на друга и затопали рядом — так что брызги из-под пяток.

Вадим Вадимыч спросил:

— Мик — это и есть тот друг, с которым вы ищете приключений?

— Ага! А еще мы с ним строили телескоп! Помните, я рассказывал, что собираюсь его смастерить? Спрашивал, как сделать трубу!

— Еще бы не помнить! Такой грандиозный проект… Ну и как? Построили?

— Построили! И даже Луну целую ночь разглядывали… Только потом он погиб…

И Симка поведал историю создания и гибели телескопа с пластмассовой линзой.

Вадим Вадимыч сочувствовал. Сразу было понятно: не из вежливости, а по правде. Потом он сказал:

— Значит, интересуетесь звездами-планетами, а оптика пропала?.. Хотите, запишу вас в астрономический кружок во Дворец пионеров? Там, правда, старшеклассники занимаются, но я устрою. Так сказать, по знакомству.

— Значит, вы руководите этим кружком?!

— Нет, я во Дворце старший методист. Вроде как один из педагогических начальников.

Совсем не похож он был на педагогического начальника, добродушный капитан «Тортилы». И это было прекрасно!

— Я посоветуюсь с Миком, ладно? Он еще и рисованием занимается…

— Посоветуйся…

Симка расстался с Вадимом Вадимычем в покрытом сырыми лопухами дворе, где стоял длинный приземистый дом — «наследие коренных туреньских жителей Шестаковых». И вприпрыжку двинулся домой. Светились под солнцем желтые облачные груды — край уходящей за город тучи. Дальше, на сизом фоне ослабевшей грозы, горела радуга. И в душе у Симки была радуга — от всех удач, которые случились за недавние два часа!

Симка не заметил ни расстояния, ни времени — казалось, что появился у Мика через пять минут!

Мик сидел на промокшем топчане и вертел на пальце блестящий мяч. На Симку глянул исподлобья.

— Ты где был? Я к тебе приходил, а тебя дома нет…

— Так… гулял…

— Один? — сказал Мик со сдержанным упреком.

— Но ты же сам не захотел! — Симкина радость слегка съежилась.

— Я не захотел только ненадолго, — обстоятельно и с вредной ноткой объяснил Мик. — А потом пошел за тобой, а тебя нет.

— Но. Я. Же. Не знал. Что. Ты. Передумаешь, — с той же обстоятельностью разъяснил Симка. Ему было непонятно, отчего у Мика такое капризное лицо. И стало тревожно. — Вот поэтому и пошел гулять один. Что тут такого?

Мик надул губы и отвернулся.

— Мы договаривались, что не будем поодиночке…

— Мы договаривались не играть поодиночке в хендов и хохов! Я и не играл, а просто гулял!

Хотелось рассказать про грозу, про Вадима Вадимыча, про Соню. Но сейчас уже так сразу не получится. Потому что Мик ощетиненный… Ну, совсем же непонятно, на что же он обиделся! Спросить бы осторожно: «Мик, что с тобой?» Но Симка… у него тоже характер и нервы. И он вспомнил:

— Когда ты с пацанами на Камышинской футбол гоняешь, я же не обижаюсь.

— А я тебе сколько раз говорил: пойдем вместе!

— А сколько раз не говорил ! Прихожу, а тебя — тю-тю!.. Где моржа? Убежа… — Этой неуклюжей шуткой он попытался спасти положение: мол, Мик, ну чего нам ссориться?

Мик шутку не поддержал, не улыбнулся. Сел на топчане по-турецки, поправил на синем плече белую лямку с прицепленным к ней стеклянным значком, положил на колени алый вымытый мяч и сказал, глядя мимо Симки:

— Ты чего-то сочиняешь. Я ведь вижу…

Да, Мик был такой. Легко чуял, когда человек врет или хитрит (хотя сам грешил этим не раз).