Читать книгу - "Сотворение мира - Татьяна Кудрявцева"

У прародителя, монсеньора Шарля Бенуа, было тринадцать детей. В замке на Луаре он построил для них тринадцать спален и воздвиг тринадцать фонтанов. Фонтаны били во дворе, который по форме напоминал семейный герб – крест в овале. На гербе была еще виноградная гроздь с узорным листиком, она обвивала овал. А двор обвивали самые настоящие, живые виноградные лозы, ведь в поместье имелся потрясающий виноградник.

Тринадцатый ребенок, Жоффре, был самым везучим. Говорят, он участвовал во всех значительных войнах, и ни в одной его даже не ранило. Кроме всего прочего, Жоффре породнился с самой королевой, был пожалован ею в герцоги и вместе с титулом получил шпагу с тринадцатью бриллиантами. Во время Великой французской революции бриллианты исчезли, а шпага осталась. Ее потом повесили на стену как предмет гордости.

У Жоффре была еще одна особенность: он обожал дуэли, однако никого не убил. Возможно, дуэли нравились ему как экстремальный спорт, а может, Жоффре просто был чересчур влюбчив, во всяком случае, у него было восемь жен и пять возлюбленных. Число тринадцать выпадало им по жизни как родимое пятно! Впрочем, влюбчивость тоже. Каждый из мужчин этого рода был не промах! Бенуа всегда шли напролом. Их не пугали даже мезальянсы. «Мезальянс» – антикварное слово, звучит почти как «пасьянс», но карты здесь ни при чем, хотя судьба и замешана. Короче, неравный брак. Вуаля!

Трудно сказать, с кого из предков начались мезальянсы, похоже, в этом преуспели многие. Знатные аристократы, без страха и упрека, выбирали себе в жены садовниц из предместий, гувернанток и актерок из оперы. Была даже одна шляпница. Барбара. Копна ее волос отличалась столь огненным цветом, что в памяти отчего-то возникал образ Свободы на баррикадах с картины Эжена Делакруа. Жюль видел ее портрет – не Свободы, а Барбары – в том самом замке на Луаре, где фонтаны, фамильный герб, шпага Жоффре и тринадцать спален.

Портрет висел на лестнице, точнее, в переходе – коридор там плавно перетекал из правого крыла в левое. Персонажи семейной истории тоже перетекали из девятнадцатого века в двадцатый. Хотя… Кто перетекал, а кто и перепрыгивал. Барбара, та явно перепрыгивала. Характера ей было не занимать. Шороху она навела в семействе жениха на два столетия вперед! Разыгрался грандиозный скандал. Как пожар в Венсенском лесу. Разумеется, каштаны из этого огня пришлось таскать не Барбаре, а тому, кого она выбрала в нареченные, прадеду Жюля.

Отец категорически запретил сыну жениться на шляпнице. А сын категорически женился. За неповиновение отец его конечно же проклял, хотел даже лишить наследства. Но через год, когда у сына родился сын, старик передумал. Во-первых, мальчишка этот, Кристоф, несмотря на то что удался рыжим, собрал все фамильные черты Бенуа: бровки домиком, бледный вид и драчливый характер. Малыш моментально дернул деда за усы и довольно ухмыльнулся. Во-вторых, родился он тринадцатого числа да еще накануне национального праздника, Дня взятия Бастилии. Понятно, что дед растаял, всё простил и подарил внуку за́мок, подкрутив при этом свои молодцеватые усы и подмигнув потомку. Мужчины рода Бенуа зла держать не умели.

Жюль долго вглядывался в портрет Барбары. Ничего особенного. Рыжина, конечно, необыкновенная, но во всем остальном явно не маркиза. Шпага Жоффре куда интереснее, она в соседнем зале, где оружие. А что касается красоты, так мама Жюля гораздо красивее Барбары… была… И глаза у мамы добрее, а у Барбары глаза ну абсолютно кошачьи. Жюль еще подумал тогда, что в темноте такие глаза должны фосфоресцировать. В Средние века Барбару запросто могли сжечь на костре! Как ведьму.

Между прочим, ее девичья фамилия напоминала прозвище: Larousse – «рыжая»! В прозвище она в конце концов и превратилась. На Луаре Бенуа прозвали Ле ру.

Вот с Барбары-то все Бенуа и покраснели… Они сделались как клены на Елисейских Полях.

Елисейские Поля (Шанз-Элизе) давно уже никакие не поля, а улица, у Жюля любимая. Она в центре Парижа, все равно как Невский проспект в Петербурге. Но на ней растут не только клены, но и тополя по обе стороны, и даже газоны с травой. А если встать спиной к Триумфальной арке, то справа будет Сена. По ней ходит смешной кораблик из прошлой жизни, называется «Бато Паризьен». Счастливые люди заказывают на нем ужин. Палуба колышется, столики тоже, в пиалках тает розовое мороженое, а берега проплывают мимо, как облака в небе.

Раньше Жюль с папой и мамой часто ужинал на этом кораблике, только он тогда не понимал, что это счастье. Он болтал ногами и бросал рыбам белый хлеб, а мама смеялась и говорила, что от мучной диеты рыбы вырастут в акул. Мама вообще часто смеялась. Она была моложе отца на тринадцать лет. Ее звали Жюстин. А отца – Жоффре, как знаменитого предка. Правда, шпагу при себе он не носил, но решительности у него было не меньше.

Отец увидел Жюстин в кафе на Елисейских Полях. Она показывала там фокусы. Ей только-только стукнуло девятнадцать лет, она мечтала работать в шапито и объехать с ним мир. Она обожала цирк, потому что ей нравилось радовать людей.

Но в тот день фокус у нее не удался, так как она засмотрелась на огненноволосого Жоффре. Веревка разрезалась безвозвратно, а должна была понарошку. Зрители засмеялись, и Жюстин с ними вместе. От смеха все ее веснушки заплясали, а на левой щеке появилась ямочка. Мама и папа оба были рыжими. Только разных оттенков. У папы оттенок отливал медью, а у мамы золотом.

Жоффре моментально решил жениться на Жюстин. Ему и в голову не пришло хорошенько подумать, вспомнить историю всех семейных мезальянсов. Долгие размышления были не в традициях дуэлянтов Бенуа, хотя Жоффре служил не в кавалерии, а в дипломатическом корпусе и с логикой у него всё было в порядке.

«Но где логика, а где любовь? На разных берегах Сены!» – говаривал двести лет назад Жоффре, который не убоялся гнева отца, таская каштаны из огня для простой шляпницы. Несмотря на то что слово «мезальянс» тогда еще не сдали в антиквариат, оно было вполне в ходу и даже таило в себе опасность лишения наследства.

Те времена прошли, но наследство осталось. Так что отцу, как и его тезке Жоффре, тоже предстоял скандал в благородном семействе. У его родителя, Кристофа, была абсолютно прямая спина и такие же несгибаемые взгляды на то, что прилично, а что – моветон. Кристоф был чуть ли не единственным Бенуа, женившимся на дворянке.

Но скандал Жоффре не страшил. Раз уж это судьба! Насчет судьбы он не сомневался. Его ведь могло занести в какое угодно кафе, (на Елисейских Полях полно кафе с уютными террасками, а Жоффре нравилось пить кофе на террасках), но он выбрал именно это, с фокусами!

«От судьбы не убежишь!» – часто повторяла бабка Барбара, глаза которой светились в темноте, пронзая мрак веков.

А никто и не думал убегать. «Вуаля!» – воскликнул отец и пригласил Жюстин прокатиться на кораблике.

Жюль считает, что отцу тогда помог бог счастливого случая и благоприятного момента Кайрос. Древние греки наделили его не только легкими крыльями, но еще и крылатыми сандалиями. Кайрос мог прилететь ниоткуда и в мгновение ока все изменить. Жюль прочел о Кайросе в старинной книге, их много было в замке. Прочел и поверил в то, что Кайрос и вправду существует. Жюль верил в него до того самого черного дня, 12 июля. Тринадцатое должно было начаться всего лишь через два часа, но именно этих часов маме и не хватило…