Читать книгу - "Русская печь - Владимир Арсентьевич Ситников"

Таким же образом он научился ремонтировать часы, примусы. Ему доставляло удовольствие целыми часами колдовать над механизмами. В германском плену один поляк, прямо в бараке переплетавший по распоряжению начальства лагерные документы, обучил дедушку этому делу. Дедушка сам вызвался ему помогать, как только увидел переплетные зажимы на деревянных винтах. Ему давно хотелось научиться такому ремеслу.

А уж о столярном или плотницком деле и говорить нечего. В нашей стороне каждый мужик был мало-мальски плотником. Дедушка тут многих превзошел.

Он был отменный гармонный мастер. Мог не только ремонтировать гармони, но и делать новые. Как-то по зиме собственноручно сделал такую, что она на базаре в горластом гармонном ряду заглушила своим певучим басом все остальные. Усатый старшина сразу выложил запрошенную цену.

Что такое гармонный мастер? Это и столяр, и слесарь, и переплетчик, и, если хотите, портной — все сразу. Вот кто гармонный мастер! Да еще слух у него должен быть да и художническая натура. Ведь не кто иной, а он делает настройку инструмента, инкрустирует наборной костью да обломками гребешка корпус, подбирает мехи такие, чтоб были ярки, как радуга или русский сарафан.

Дедушка сразу определил, что Ванюрину хромку починить можно. И пояснил, что ливенки и тальянки у нас «абсолютно вывелись», а саратовские с необъятным мехом отчего-то не прижились. Хромки же теперь у всех в ходу.

Надо определить хворь. Дедушка снял фанерные, бесхитростно выпиленные крышки. Похожие на башмаки планки на тонких проволочках-ножках начали притопывать, открывая круглые отверстия. Гармонь астматически сипела, попискивала и мелодию вести не могла.

Наклонившись ухом к гармони, дедушка прошелся пальцами по пуговкам. Хоть играл он веселую песню «Во саду ли, в огороде», никто не улыбался и не смеялся, как не смеются на приеме у врача.

Найдя хворь, дедушка достал кожаный мешочек с напильниками, щипцами, игрушечной носатой наковаленкой и погрузился в свою работу, словно забыл о нас. Просто занятие это требовало усиленного внимания. Мех заклеить, дыру в нем заделать нетрудно, а вот голоса — это дело тонкое и возни с ними полно. Всякий надломленный голос всегда издает другой звук, гораздо ниже нормального. Такой голос — не жилец, его не настроишь, надо менять.

Бывает, что голоса чуть-чуть расходятся по тонам. Тут поможет напильничек. Он утоньшит кончик голоса до нужного звучания.

В общем, трудная это работа. Да еще с дедушкиной одышкой. Чтобы вновь поставленные искусственного серебра мельхиоровые голоса или стальные зазвучали в нужном тоне, надо не раз и не два, как в губную гармошку, поиграть на резонаторах. Потом снова браться за напильник.

И дедушка горбился над гармонью, а мы сидели с Ванюрой, ожидая чуда, когда она заиграет.

Вдруг в сенях раздался топот, и влетел в избу Сан. Он теперь был не бригадиром, а председателем. Живой глаз смотрит измученно.

— Дак это как же надо понимать, Иван Степанович, — сказал он Ванюре, — жнейку, выходит, бросил? Без ножа ведь режешь! Погода пока стоит, жать надо. Жа-ать!

Ванюра тоже озлился:

— Жать да жать, часу посидеть не дадут! Хоть бы дож.

— Ну-ну, — угрожающе произнес Сан. — Я те дам дож!

— Да там ведь Андрюха жнет, — вмешался я.

Дедушка оторвался от гармони.

— Ты иди, Ванюрушка, иди. А то ведь Андрюше отдохнуть надо. У него впереди много тягот.

Сан был человеком умным. Поняв, что жатка не брошена, он сменил тон.

— Иду по деревне, гляжу — Иван Степаныч дома посиживает. Ну и забрало меня. А Иван у нас работящий, — с похвалой сказал он. — Но время такое, надо еще лучше. Лучше еще надо, Иван Степанович.

А нам, когда Ванюра нехотя вышел, объяснил:

— Такой парень уросливый! Не похвалишь, ни в жисть не станет работать. Вот и хвалю.

Ванюра, оказывается, не ушел. Он вдруг возник у окошка и поманил меня пальцем.

— Ты деду скажи, вечерка у нас будет. Может, уделает гармонь.

И я сидел около дедушки, выпытывая, сумеет ли он отремонтировать инструмент.

— Надо бы успешить. Ведь у Андрюши всего три дня до отправки. Надо бы.

Сославшись на то, что у нее гости, прибежала с поля хозяйка — Агаша.

У маленькой хлопотливой Агаши на языке была прорва ласковых слов. Но потом я понял: чем больше этих ласковых слов, тем хуже.

Суетясь около печи, она как будто отговаривала дедушку от спешной работы:

— Ты отдыхай, кум, отдыхай, сходи хоть на свою одворицу погляди. Яблони ноне отошли у вас. Ух, как цвели! Белым-бело.

Но я знал Агашу, понимал ее притворные вздохи, потому что тут же она говорила, как ждет молодежь нынешнюю вечерку. Ведь в деревне только балалайка. Разве от нее веселье? И гармонь была бы как раз ко времени. И дедушка спешил починить гармонь.

Чтобы меня не осудила языкастая Агаша и не назвала городским лодырем, я взял в сенцах зацепленный за бревно верхнего венца серп и отправился на Агашину одворицу жать ячмень. Вроде когда-то учила меня моя мама жать. Одной рукой забираешь упругие стебли и подрезаешь. Но у меня теперь это не получалось. Серп отчего-то не резал стебли, как мне хотелось, да и снопы я вязать не умел. Тихонько положив обратно серп, я сел обрезать сваленный в сенях лук. Тут большой науки не надо. Раз, два — и луковица чистая. Глазастая Агаша углядела, что я пробовал жать ячмень, и тут же мне посочувствовала:

— Да что ты, Пашенька, без навыку-то тяжело.

А я уж знал, что соседке у прясла она скажет обо мне с осуждением: смотри-ка, кумуш, надолго ли в город уехали, а парень-то уж и не знает, как серп в руке держать.

Обрезать лук тоже было занятие муторное. Сидишь в сумеречных сенях, обрезаешь мочки и перо, а луковицы бросаешь в плетюху уж чистыми, отливающими золотом. Но куча не убывает, а тебе страсть как охота к своему усачевому пруду или к нашему заколоченному досками дому — посмотреть, что там делается.

Две плетюхи луку я все-таки нарезал. Агаша из одной сразу же высыпала лук в кадку с водой, подмигнув мне.

— Помокнет да тяжельше станет, Степан дороже возьмет.

Я знал: ее муж Степан мобилизован на строительство завода. Он то и дело наведывается домой, чтоб забрать продуктов и обменять на всякую всячину. Ботинки желтые американской выделки, костюм были у Ванюры куда лучше, чем у любого из нас. А то, как Агаша извлекает выгоду даже из того, что лук набирает вес после вымочки в кадке, меня как-то озадачило. И так теперь все берут нарасхват, а она…

У Агаши сохранился