Читать книгу - "Последняя инстанция - Владимир Анатольевич Добровольский"

над самим собой, я нажал эту кнопку и не удержался от озорного соблазна: еще и еще! Тогда, в те далекие времена, заслышав триумфальный звон, опрометью бросалась Е. И. к дверям, обнимала свою ненаглядную отличницу, а К. Ф. издали любовался трогательной сценой. С тех пор воды утекло немало, и на мой трезвон к дверям никто не бросился, и лишь погодя дверь робко растворилась, и во всей своей скромной домашней красе передо мной предстала Жанна. На ней была зеленоватая распашонка, в тон глаз ее, общераспространенных, и такие же, чуть потемнее, брючки — шик прошлых лет, но не нынешних, и руки, ладошками внутрь, сложила она молитвенно, глядя на меня с наивной радостью:

— Это ты, Дима? А я хозяйничала, и неожиданно — звонок, пятерка! И вообрази себе, на меня нахлынуло такое, такое… что не разбудишь, пожалуй, ничем иным! Я подумала: кто-то наш! Кто-то приехал, прилетел — издалека, и непременно тот, кто это помнит. Пятерка? У тебя какое-то событие? Я почему-то подумала, что Славка Качеровский — из Москвы. А это ты!

— А это я. — Голос у меня был хрипловат, но мужествен. Или же мужествен, потому что хрипловат. — Отец дома?

Она удивилась — вполне закономерно. А мы к тому же и не поцеловались, хотя не так было у нас заведено.

— Ты к папе? — спросила она недоверчиво и просияла, осененная догадкой: — По делу?

— Нет, поболтать, — ответил я.

Столько лет знакомы — почему бы не поболтать? В кои веки выдался свободный вечерок — чем плохо провести его с достойным собеседником? Незваный гость — самый удобный: ни на что не претендует. Я-то знал себя: раз уж толкнула меня неведомая сила на такой странный шаг — это необходимо. Без этого уже не проживешь. Я знал, что скажу К. Ф., но как — не знал. Я никогда не умел подбирать слова заранее, а это, пожалуй, недостаток. У меня в архиве хранился некий опус, раскритикованный моим постоянным оппонентом, и я намеревался — кроме всего прочего — заявить ему, что с критикой, пожалуй, согласен.

Жанна взглянула на меня обеспокоенно:

— Дима! Ты что-то задумал?

Старшие бывают снисходительны к младшим; я мимоходом потрепал ее по плечу, но мой оппонент появился в прихожей прежде, чем я успел постучаться к нему. Он тоже помнил то безмятежное времечко: «Говоришь, пятерка?» — «Только по высшему баллу! — ответил я. — Девиз!» И слухом, оказывается, бог не обидел его: «Поболтать, говоришь?» — «Принадлежу к сторонникам личных контактов на высшем уровне». — «Ну, если на высшем, — усмехнулся он, — то заходи».

Как выражаются любители изящного слога, комната погружена была в полумрак. «Мне бы, Константин Федорович, трибуну, юпитеры и регламент», — сказал я. Он включил верхний свет: «Создаю условия. Сколько просит докладчик?» — «Полчаса. И в прениях — десять минут». — «Ну, это еще по-божески, — сказал он. — Давай».

Мне предложено было кресло — вместо трибуны, но я, поблагодарив за любезность, прошелся по комнате и стал спиной к зашторенному окну.

— Соблюдаешь дистанцию? — насмешливо спросил К-Ф. — То есть независимость?

Можно было подумать, что он догадывается, о чем собираюсь говорить. Но я так не подумал. Ни о чем он не догадывался, а просто спешил мне на выручку по-своему. Он видел, что я почему-то медлю, и решил подстегнуть меня в своей обычной манере.

Я отвернул оконную штору и взгромоздился на подоконник.

— Моей независимости, Константин Федорович, ничто, не угрожает.

Он спросил:

— Тебе там удобно?

— Вполне, — поерзал я, усаживаясь. — Если, конечно, вас это не шокирует.

— Ничуть, — сказал он и даже поднял руки — загородился от меня ладонями, от ерунды, которую порю. — Привык. Ты ведь у нас оригинал и постоянно смотришься в зеркало, чтобы, не дай бог, чего-нибудь такого не утратить…

— А вы никогда не смотритесь, Константин Федорович?

Сомкнув ладони ковшиком, он поднес их к губам, отпил чуть-чуть из ковшика и долго не мог оторваться.

— Смотрюсь, возможно. Свойство человека. Но не нужно смотреться на людях.

— А это тоже свойство, — сказал я. — Свойство характера. Одни любуются собой тайком, а другим скрываться не приходит в голову.

Он отпил еще из ковшика.

— Ну, ты и загибаешь! Нам-то уж с тобой особенно любоваться не приходится. Я — рядовой юрист, а ты — рядовой журналист, с той только разницей, что у тебя в запасе годков этак двадцать… — Он пощупал подбородок — не колюч ли, не жестковат ли. — Разница, конечно, существенная, но на сегодняшний день…

— В жизни надо быть первым, — сказал я. — Иначе незачем жить.

— А вторым? — спросил К. Ф. с затаенным ехидством, будто бы радуясь, что удалось изловчиться, поддеть меня походя.

— Или вторым. Но зеркальце у вас, Константин Федорович, есть. Не верю, чтобы его не было. Оно упрятано где-то. В ящике письменного стола. Под замком. Без этого зеркальца чахнут. Снимаются с учета по месту работы, — сказал я. — И берутся на учет по месту жительства.

Он перебил меня с досадой:

— Да нет, на пенсию рановато. — И выдвинул ящик. — Можешь удостовериться: без всяких запоров. Причем никаких зеркалец не держим. Зато порядок, — сказал он с гордостью. — Можешь удостовериться. — Мне с подоконника не было видно. — Такое тут творилось, в ящике — невообразимое. Персидский базар! Года полтора собирался организовать генеральную уборку — все руки не доходили. А теперь — порядок. И на душе легче. Это я к тому, что человеку в общем-то немного надо, — сложил он ладошки ковшиком. — Совсем немного, Вадим Мосьяков. У меня есть сотрудник, твоего примерно возраста. Но выдающийся аккуратист. Недавно говорит мне: главное в жизни, товарищ полковник, это порядок. Тоже, наверно, загиб, но, должен тебе сказать, такие концепции ближе мне, чем твоя анархия. Гораздо. И он мне ближе, чем ты. Соответственно.

— Мы с этим вашим сотрудником знакомы, — сказал я.

Мне показалось, что он имеет в виду Кручинина. Пожалуй даже, я был в этом уверен.

— Разве? — почему-то смешался К. Ф. — Но не о нем речь. Порядок в письменном столе! — задвинул он ящик. — Порядок в голове. В душе. В обществе. В мире. Нет, рано уходить на пенсию. А всякие там личные достижения…

В последние месяцы, кроме двух-трех репортажей, я еще не сдал в секретариат ни одной строчки за своей подписью, — шли материалы по моим заказам. Но зато я уладил несколько серьезных конфликтов, грозивших перерасти городской масштаб. Благодаря моему вмешательству были приняты оперативные меры. К. Ф. всегда относился ко мне несправедливо,

— Личные достижения — это кирпичи, — сказал я. — Из них строят дом. Ими же можно