Читать книгу - "Полное затмение - Лиз Ригби"

— Все хорошо, — успокаивающе сказал Ломакс, постаравшись очистить голос от гнева и беспокойства. — Все хорошо. Я понимаю, что Берлинз выше любых обвинений. Я так же, как и ты, восхищаюсь им. Очевидно, он просто разрабатывает некоторую собственную теорию, основываясь на данных, в существовании которых лично я не уверен. Я попытался найти в «Астрофизическом обозрении» нечто похожее, но так и не понял, на чем основана его идея. Вот и все.

— Значит, Берлинз потолковее тебя.

— Кто спорит.

— Ну и хорошо. Потому что, если ты думаешь…

— Не думаю.

— Я хотела сказать… Ломакс, просто заткнись.

И это была та самая Ким, которая всегда с жадностью чуяла малейший запах скандала и у кого хватало смелости, чтобы намекнуть на нечестную игру, хотя бы просто для того, чтобы развлечься.

— Придурок! — бросила Ким и направилась прочь.

Ломакс присел на стену и смотрел ей вслед. Машины притормаживали, давая ей проход, водители разглядывали ее. Обычно в устах Ким слово «придурок» звучало нежно, но только не сегодня. Ломакс еще несколько минут постоял у стены. Рядом на камне замерла ящерица.

Он решил поработать после обеда, а затем отправиться домой. На ближайшие несколько дней телескоп оккупировала группа итальянских ученых, и появилась возможность передохнуть. Ломакс подумал о своем доме у подножия холмов, окруженном горами и большими деревьями. Должно быть, внизу весна чувствуется гораздо сильнее. Деревья уже оделись листвой, а по веткам с озабоченным видом скачут белки.

* * *

Наконец-то Ломакс побрился. Устав от издевательств Евгения и англичанина — он не знал, кто из этих двоих больше надоел ему своими приставаниями, — Ломакс решил побриться у всех на виду.

Сначала он подрезал бороду ножницами — раздались ободряющие крики и аплодисменты. Однако когда дошло до мыла и воды, в комнате воцарилось молчание. Ломакс взял бритву, и все услышали скребущий звук. Он не спешил и совсем не порезался. Тем не менее сам процесс бритья казался Ломаксу нанесением увечья. Он причинял себе боль — кожа под бородой была нежной и чувствительной.

Около десятка ученых потрясенно наблюдали за ним. С подросткового возраста Ломакс знал, что должен с особенной осторожностью брить рядом с родимым пятном. Он почувствовал, что аудитория находится под впечатлением того, как оно постепенно проступает на левой щеке внизу. Сегодня пятно напомнило Ломаксу утреннюю ящерицу, принимавшую солнечные ванны.

Никто не проронил ни слова; не пришлось смотреть на коллег, чтобы догадаться, что все они смущенно замерли. Закончив, Ломакс приободрился. На лицах окружающих застыло озадаченное, обманутое выражение.

Он очистил бритву и смыл в раковину остатки бороды. Затем похлопал себя по щекам. Зрители не двигались.

— Ну вот и все, увидимся через пару дней, — сказал Ломакс.

Он подхватил сумку и направился к темной автомобильной стоянке. Оказавшись в машине, включил свет и посмотрел в зеркало. Лицо показалось ему новым и странным.

Ломакс предполагал, что под бородой скрывается юное двадцатилетнее лицо, но за прошедшие годы лицо это успело постареть. На нем проступили следы разочарований и тяжелых утрат, следы бессонных ночей и переживаний по поводу развода. Ломакс изучал эти следы, вновь и вновь вглядываясь в собственное отражение.

— Эй!

В окно машины стучала Джулия. Ломакс от неожиданности вздрогнул.

— Покажите мне, — произнесла она.

Ломакс так и думал, что бритье и родимое пятно уже стали предметом обсуждения в обсерватории. Он открыл дверцу и подставил лицо под свет.

— Выглядит зловеще, — загадочно усмехнулась Джулия.

Она склонила голову набок и продолжала рассматривать родимое пятно.

— Легкая пластическая операция — и пятна как не бывало. Могу помочь, дайте свой номер телефона.

Ломакс не хотел никаких операций, зато хотел дать Джулии свой номер.

— Где это? — спросила она.

— Недалеко отсюда, у подножия холмов. По главному шоссе, затем по старой дороге к шахтам.

Джулия жила в двадцати минутах от него. Они обменялись не только телефонами, но и адресами. Джулия сказала, что завтра тоже отправляется домой. Они назначили встречу на следующий вечер.

Ломакс с особым тщанием вел машину на поворотах — ему хотелось дожить до завтрашнего свидания. Там, где дорога шла прямо, он трогал свои щеки и ощущал странную гладкость. Ломакс проводил пальцами над шеей и ниже ушей, затем возвращался к подбородку и щекам. Неделями в обсерватории ничего не происходило, и вот не прошло и пятнадцати минут, а он сбрил бороду и условился с Джулией о встрече. Ломакс не мог думать больше ни о чем другом. Подозрения относительно Берлинза вылетели из головы. Гнев улетучился.