Читать книгу - "Ход убийцы - Песах Амнуэль"

— Ваше алиби в Неот Кдумим… Видите ли, в пятницу там проходили соревнования дельтапланеристов. Вы этого не знали, верно? Так вот, люди это очень наблюдательные. Трое из них парили над той частью заповедника, где проходил пикник, и прекрасно видели сверху сотрудников «Хайтек Галиль», и вас с американцами. Вы как раз провели группу по той тропе, что шла по краю обрыва. А потом круто свернули к озеру. И остановились привалом метрах в трехстах от места трагедии. А вовсе не в полутора километрах. Потому вы так хорошо слышали звуки сирен. И повели своих гостей обратно по окружной дороге, пройдя те самые полтора километра, так вам необходимые… У меня есть официальные показания двух свидетелей, и вы сможете ознакомиться с ними завтра, во время допроса.

Дельтапланеристы… Я видел одного из них. Я даже показал американцам (сам!) этого человека-птицу. И не подумал о том, что, если я вижу его, то и он может видеть меня. Нас. Когда нервы напряжены до предела, бывает, не замечаешь очевидных вещей. Мне ли этого не знать…

Как нелепо.

— Отпустите его, — сказал Ниссан полицейским, и они отошли в сторону.

Больше всего мне было жаль, что я так и смогу лечь в постель с Шошаной. Почему-то мне казалось сейчас, что все остальное я бы сумел пережить. Еще час назад я думал иначе. Быстро же человек меняет свои убеждения…

Следователь заполнял бланк задержания, а Охана держал авторучку, чтобы поставить свою подпись, если она понадобится.

Я достал из кармана пачку «Кента», вытянул сигарету и поднес зажигалку. Обычно я курю «Ноблес», но «Кент» крепче, легкий привкус в его дыме почти не ощущается. Собираясь к Охане, я ведь не знал — курит он или нет. Пришлось подстраховаться.

Следователь поднял на меня взгляд и нахмурился.

— Курите? — спросил я.

Он покачал головой и вернулся к бумагам. По-моему, он прекрасно знал, что обычно я курю «Ноблес». Что ж, и на том спасибо.

Я поднес зажигалку и вдохнул терпкий, с легкой ароматической примесью, дым.

Так легко умереть…

1998–1999

ХОД УБИЙЦЫ

За день до прошедшего Рождества, в среду, 24 декабря, в полицейский участок итальянского города Анконы пришло письмо. Бригадир карабинеров Альфредо Тати в то холодное утро думал, естественно, не о счетах за электричество и телефон, которые поступали почему-то в самое неподхощящее время, а о предстоявшей ночи с ее весельем — кому, с позволения сказать, весельем, а кому — патрулированием по улицам и вылавливанием пьянчуг и мелких воришек. Анкона был тихим провинциальным городом и становился еще более провинциальным в праздники — казалось, что жители его просто не в состоянии придумать преступление, более серьезное, чем «распитие спиртных напитков на Ратушной площади и разбивание бутылкой произведения искусства ХVIII века в виде мраморного мальчика, держащего стрелу в правой руке».

Письмо лежало между счетом за электричество и приглашением на благотворительный концерт местного безголосого тенора, фамилия которого, словно в издевку, почти совпадала с фамилией всемирно известного оперного певца. Счет бригадир положил в верхний ящик стола, приглашение бросил в корзину для бумаг, а оказавшееся между ними письмо вскрыл и начал читать, думая о том, как бы исхитриться и закончить дежурство пораньше.

«Сим извещаю полицейское управление Анконы, что намерен сыграть с представителями карабинеров партию в шахматы, — сказано было в послании, отпечатанном на стандартном матричном принтере. — Ставка — человеческая жизнь. Если выиграю я, то убью любого, кто попадется под руку. Если выиграет полиция, убийство будет предотвращено. Оставляю за собой право выбора цвета фигур и выбираю белый. Мой первый ход: ферзевая пешка d2-d4. Время на обдумывание каждого хода — сутки. Завтра в газете „Городские новости“ должно быть опубликовано подписанное господином А. Тати объявление с указанием ответного хода. С уважением…»

Была и подпись — настолько неразборчивая, что ни единой буквы разобрать было невозможно. Не подпись, а закорючка анонима.

— О, Господи! — воскликнул Тати. — Рождество еще не началось, а кто-то уже упился вусмерть…

Он протянул было руку, чтобы выбросить в мусорную корзину образчик эпистолярного искусства, но рука сама собой застыла в воздухе; бригадир подумал, что сержанту Дино Донати, любителю юмора и розыгрышей, интересно будет сохранить листок для коллекции, и крикнул:

— Сержант! Зайдите ко мне!

Донати явился, как на пожар. Письмо он прочитал сначала наискосок, потом — еще раз — более внимательно. Смеяться, однако, вопреки ожиданиям начальства, не стал, а сказал осторожно:

— И что вы намерены предпринять, шеф?

— Как что? — изумился Тати. — Я думал, тебе это пригодится для коллекции.

— Для шутки это слишком мрачно, — заявил сержант. — А что, если этот псих, действительно…

— Псих — это ты, — буркнул Тати и выбросил листок в корзину. — Не хочешь, не надо. Иди тогда, почисть свой карабин.

Шутка была древней, как полицейский участок, и столь же безвкусной. Донати покачал головой и покинул кабинет бригадира.

* * *

Ночь Рождества прошла без особых происшествий; шестеро пьяных, отвезенных по домам, и три выбитых зуба у хозяина кафе «Матильда». Следующий день бригадир провел, разъезжая с женой по многочисленным родственникам, и решил, что Рождество, вообще говоря, довольно скучный праздник. Утром 26 декабря он явился на службу, не выспавшись, обнаружил на столе неразобранную почту за два дня и решил было выбросить все сразу, чтобы не мучиться. Сверху, однако, лежал пакет с эмблемой муниципалитета, и Тати отказался от своего намерения. Под пакетом бригадир обнаружил конверт с напечатанным на принтере адресом, небрежно вскрыл, разорвав почти пополам и прочитал:

«Поскольку в „Новостях“ не было объявления с нотацией, судья матча приравнивает это к неявке противника. Поскольку белые сделали первый ход, неявка, согласно правилам ФИДЕ, означает поражение черных в первой партии. По условиям матча, белые получают право на убийство, которым и намерены воспользоваться в ночь с 25 на 26 декабря 1996 года. Во второй партии белые фигуры — у полиции. Предлагаю сделать первый ход, опубликовав его в номере „Городских новостей“ за 27 декабря.»

— Черт! — взревел бригадир. — Да он совсем спятил! Сержант!

Донати явился через минуту, без лишнего энтузиазма. Текст письма он читал внимательно и сказал упавшим голосом:

— Я же говорил вам, шеф, нужно было сыграть. А что, если он действительно…

Тати выразительно постучал костяшками пальцев по своей голове.

И в это время зазвонил телефон.

* * *

Труп Пьеро Каппучилли, аптекаря, был обнаружен за прилавком его заведения в восемь часов десять минут утра, когда явился первый покупатель. Аптекарь лежал с пробитой головой в луже крови. Полицейский врач заявил, что удар был нанесен тяжелым тупым предметом, но бригадир видел это и сам. Никаких «тупых предметов», которые могли бы послужить орудием