Читать книгу - "Будни рэкетиров - Ярослав Зуев"

– Ступайте, – сказал таксист, – а то еще продует. Менингит, говорят, штука суровая.

– Ну… счастливо вам. – Сказала Кристина.

– И вам счастливо.

Кристина поднялась к лифту, зашла в кабину и нажала кнопку своего этажа. Струсила с волос снежинки, уже обернувшиеся капельками. Механизмы скрипнули и кабина, подрагивая, двинулась вверх.

Лучше бы она остановилась. Лучше бы Кристина застряла в лифте.

* * *

несколькими днями ранее

Пока Кристина находилась в больнице, Андрей зачастил к Атасову. Дома ему не сиделось, а выбор был не велик. Армеец забрался к черту на кулички, а Протасов в гости не звал. Валерий, вообще, в последнее время сделался невероятно скрытным. Он так и генерировал таинственность, и сколько бы Андрей ни вынюхивал, планы приятеля оставались тайной за семью печатями.

– Я же тебе говорил, Бандурий! У одной газовой баронессы с Вованом кантуемся. В пригороде.

Атасовская же просторная квартира в центре, да еще в пяти шагах от метро, была открыта приятелям чуть ли не круглые сутки. То Протасов с Вовчиком обрушивались, как снег на голову, то Армеец заглядывал на огонек. Андрей баловался с Гримо, которому шел девятый месяц, с пассивным неодобрением наблюдая, как Атасов ежевечерне залазит в бутылку. Сам Бандура, как правило, не пил, хоть Атасов и звал, за компанию.

– Давай, Бандура, садись.

– Не могу, Саня. Печень. Да и ты бы, заканчивал с этим делом. Ей-богу, цирроз печени заработаешь.

– Так, типа и будет, – меланхолично отвечал Атасов, наливая себе еще. По возвращении из Винницы он ходил чернее тучи. Его отец лежал в госпитале с неутешительным диагнозом – раком почек.

– На глазах гаснет, – сказал Атасов Андрею. – Я с врачами переговорил, по душам, типа. Ну, месяц у него. От силы…

– Он не знает? – спросил Андрей, ежась, как будто похолодало.

– А зачем ему говорить? Пускай доживет в неведении, типа.

В тот вечер Андрей не заставил себя уговаривать, случай обязывал, и они крепко выпили.

– И ничего нельзя сделать? – спросил Бандура, когда они прикончили первую бутылку.

– Место можно заказать, – без тени улыбки сказал Атасов, – на кладбище. Такая стадия – это билет в один конец. Вот он его и вытянул. Значит, типа, не повезло. Давай, Бандура, разливай, не томи душу.

Они опрокинули еще грамм по сто.

Был такой журнал, в советское время, «Знание – сила» назывался, – продолжал Атасов.[86]– Может, типа, и сейчас есть, только я давно не видел. – Он прервался, закурив сигарету.

– Это ты к чему клонишь?

– А к тому, типа, что в половине гребаных случаев, так оно, Бандура, и есть. Знание – сила. А в половине таким боком эта сраная жизнь оборачивается, что знание ни хрена не сила. Понимаешь?

– А кто же тогда сила? Незнание? Так что ли?

Атасов почесал затылок:

– Да нет, наверное…

– Незнание не сила? – предположил Андрей.

У тебя вышел слоган в духе Оруэлла.[87]– Задумчиво проговорил Атасов. – Незнание – не сила. Красиво, типа, звучит.

– В духе кого?

– По крайней мере, – вернулся на свою волну Атасов, – я точно знаю, что он скоро умрет. Я, типа, знаю, а он нет. Мое знание гложет меня, а его незнание – благо. Но, Бандура, в любом случае, это ровным счетом ничего не меняет. Понимаешь?

– Не особенно.

– Через месяц, Бандура, каштаны, типа, расцветут, вишни там, и одуванчики разные. Только ни черта он этого не увидит, потому что будет лежать в земле. И это, Бандура, так же точно, как то, что весну через сто двадцать дней сменит лето. Вот в чем ужас такого диагноза. В определенности, типа, в то время как жизнь, Бандура, одна большая случайность. Длинная цепочка из случайностей. Зато в смерти никаких случайностей нет. Смерть – константа, Бандура.

– Мы с ним никогда, типа, близки не были. Я тебе, кажется, рассказывал. Но, он мой отец. И, по-своему, между прочим, ничего худого мне не хотел. И вот, Бандура, я все равно взял и сбежал.

– Куда сбежал?

– Тут важно не куда, Бандура. Тут главное, откуда. И, самое главное, почему. Я Бандура, не захотел, чтоб он у меня на руках умирал. Поймал себя на мысли, что не хочу его конец ускорять… В уме… Он ведь обречен? Так? И больше мучается, чем живет? Верно я говорю?

– Я не знаю, – пролепетал Андрей.

– Значит, чем быстрее он отмучается, тем скорее закончится этот кошмар. Для него, меня, и матери тоже… Не знаю, долго ли я буду горевать, Бандура, но кошмар закончится, это точно. Я вернусь сюда, и жизнь покатит, типа, своим чередом. Так она обустроена, парень.

Бандура вытаращил глаза, собираясь возразить.

– Прекрати, типа, ладно? Незаменимых людей нет, так? Жизнь одного человека мало что значит в Большой Картине.

– А если каждый из нас и есть Большая Картина? – спросил Андрей.

– Тогда картин много, – сказал Атасов. – И навряд ли они Большие.

– Мы этого никогда не узнаем.

– Не узнаем, – согласился Атасов. – Потому я и сбежал. Попрощался с ним заживо и удрал, наплетя какую-то, типа, чепуху про неотложные дела. А теперь буду ждать телеграмму. Похоронку, типа.

* * *

2-е марта, среда

– Знаешь, Саня, – сказал Бандура Атасову как-то вечером, – если не ошибаюсь, я видел «газовую баронессу» Протасова.

– Иди ты? – прищурился Атасов.

– Ну, или барышню, которую он за баронессу выдает.

– И что, типа?

– Очень даже ничего киска. Платиновая блондинка. Симпатичная. И прикинута будь здоров.

– Вот, значит, как, – протянул Атасов безразлично.

– Ага. Выходим мы утром из кафе. Я, Валерка и Волына. Ну, пока, пока, пока. Разбежались, то бишь. Я в сторону «Украины» почесал, а они на Львовскую площадь.

Атасов вскинул бровь.

– И тут, – продолжал Бандура краснея, – я вспоминаю, что сигареты забыл. А ближайшие ларьки на площади! Давай за ними. Когда, гляжу, стоит Валерка рядышком с такой нехилой козой, ты бы видел, и распинается, а Вовчик в пяти метрах топчется. Как доберман на прогулке.