Читать книгу - "Памятка убийцы - Алексей Викторович Макеев"

шкафа а-ля неоренессанс. По-крестьянски мясистое, будто вырубленное лицо с крепким носом, глубоко посаженными золотисто-карими глазами под выразительно приподнятыми бровями. Набирая текст, она бубнила слова небольшим, но чувственно пухлым ртом. Загорелые руки не знали дряблости. Что ж, дорогой фитнес-клуб, привычка к церковному послушанию и усердная массажистка творят чудеса даже с бывшими сидельцами.

Увидев за своим отражением Гурова, Озеркина довольно улыбнулась. Очевидно, визит полковника был ожидаем и желанен ей. К тому же если Гуров что по-настоящему и понял об обитателях писательских дач, так это что их владельцы обожали нравиться. Особенно тем, кто способен пробить лед, который они наслоили над наполнившей их бассейны мутной водой.

– Полковник! – Она светски сухо улыбнулась. – В узких кругах мест не столь отдаленных вы невероятно знамениты.

– Согласно статистике, которую с удовольствием ведет мое ведомство, эти узкие круги весьма широки.

– Но уже, чем вам хотелось бы?

– Безусловно, Любовь Евгеньевна.

– Что ж! Меня вы туда больше не посадите. Так что давайте сразу начнем с главного – моего крепкого алиби на время гибели несостоявшейся невестки.

– Елена Леонардовна Супрун сумела убедить вас, что составить его необходимо, – уверенно предположил Гуров.

– С Еленой Леонардовной мы давно просто дружим.

– Поэтому она бескорыстно помчалась вызволять вашего сына из кабинета Брадвина? – сделал вид, что удивился, полковник.

– Она порядочный человек, который не терпит полицейский произвол. И почему бы ей не помочь сыну хорошей подруги?

– Хорошей? – переспросил Гуров.

Озеркина приветливо улыбнулась:

– Как друг.

Она подняла свой бокал, как викинг:

– Вижу, вы настроены поговорить. Может, выпьем?

– Предпочту крепкий чай.

– Слуги государевы так консервативны, – констатировала Озеркина. – Угощу вас вареньем из желтой малины, которая растет в глубине моего сада. Ольга делает его бесподобно!

– Не откажусь. – Гуров занял место в глубоком кресле с лиловыми цветами.

– Оленька! – Озеркина сделала знак вошедшей женщине. – Как всегда.

«Люди этого круга скорее умрут, чем откажутся от уверенности, что их уровень жизни вечен», – с издевкой подумал Гуров.

– Итак. – Озеркина повернулась к нему. – Можете смело приступать к допросу с пристрастием, полковник. Кроме рецепта лучшего в мире варенья, я все скажу.

– В вашем доме есть все для семейного уюта. Кроме семьи.

Озеркина делано вздохнула:

– Прошу вас, полковник! Давайте оставим эти ментовские подколки. – Она ядовито улыбнулась. – Я не владела собой. Схоронила дочь. Мой сын меня ненавидит (это, кстати, более или менее как у всех). Но я понесла наказание перед законом, по-прежнему популярна как писатель для детей, – она махнула рукой в сторону рядов ярких изданий в резном шкафу, – помогаю церкви, черт возьми! Словом, я богата и полна сил. Постороннему человеку не вывести меня из себя скользкими замечаниями о том, как фальшив мой мир.

– А родному?

Она жадно глотнула виски:

– Да нет таких!

Ее рука бесцельно щелкнула выключателем булгаковского желтого абажура. «Как предсказуемо», – глядя на него, подумал Гуров.

– В общем, не переоценивайте себя, дорогой полковник. Я не открою вам большую ложь только потому, что вы пару раз потрепали мне перья, поймав на малой.

– Тогда давайте сразу перейдем к подробному обсуждению большой лжи?

– Так самонадеянно, что я почти согласилась. – Она закинула ногу на ногу. – Но Ольга уже несет нам чай с вареньем, которое я так расхвалила. Давайте насладимся совершенством без суеты.

* * *

– Господи, я снова здесь! Ну, за что ты так со мной? – всхлипнул Олег Назаров, обводя взглядом окружившие его мутный чан с заспиртованной головой преступника, казненного больше ста лет назад, досочку с полуистлевшими сиамскими близнецами, рядок скелетов, уютно усевшихся на крышках медицинских шкафов, пожелтевшие черепа в сморщенной коже и колбы с обугленными останками погорельцев. Почетное место занимала кокарда с фуражки генерала, убитого молнией на плацу в грозу. В сей трагический момент генерал был как раз занят тем, что читал перед взводом солдат лекцию о том, как опасно находиться на плацу в грозу. На кафедре судебной медицины имени профессора Райского в Саратовском государственном медицинском университете имени В. И. Разумовского уверенно царила вечность и настроение memento mortis.

Иногда Олегу казалось, что именно оно заставляет Лилю, ее сестру, их учителей и коллег действовать быстро. Все они жили так же смело, как отделяли кожу и мышцы, кололи кости, разрезали органы и хрящи, пилили черепа, извлекали головной мозг. Человеческое тело было для них подобно глиняному горшку, на котором они высекали прямые горизонтальные и вертикальные линии, отделяя, подобно Богу, поверхность земли от бушевавших над ней дождей и гроз. Сплетали из монотонных волнистых линий артерии жизни – реки, моря и озера. Испещряли кругами, крестами и зигзагами, следуя за ходом разрушающего времени и вечного солнца. Покрывали меандровыми линиями, чтобы показать непостоянство жизни, ее трагический, давящий излом.

Пока Лиля и Леля сосредоточенно работали в комнате с непомерно большим столом, склонившись над разложенными их помощниками костями Ивана Рюмина и Радомира Грецева, Олег думал о Папке. О том, что кто-то так же бесстрастно смотрел на ее тело, регистрируя следы, выдающие породу оставившего их зверя.

В отличие от Береговых, Банина, Озеркина и более опытного Юдина он никогда не отметал возможность посмотреть на случившееся глазами жертвы. Разложить modus operandi преступника с позиции «что со мной делают». Этот метод, как смертоносный вихрь, приносил в его жизнь ночные кошмары, погружал в пучину отчаяния, бессилия и беспомощности. Ему, как до школы, снились страшные сны о мохнатых монстрах, проникающих в темный трехэтажный дом его детства. И он часто встречал рассвет на балконе, кутаясь от панических атак и холода под теплым пледом с ярмарки на Театральной площади и даже укрываясь им с головой.

Сейчас, когда ожидание казалось бесконечным, Олег вспомнил день в середине мая, когда работа опять свела его с Лизой.

Он вошел в кабинет техотдела, где она рисовала карту жестоких грабежей, и почти уперся в детективную доску с фотографиями избитых до комы школьников. Паническая атака пришла так же быстро, как первый раз, в шесть лет.

В то лето матери предстояла серьезная операция на колене, и его с тринадцатилетним братом отправили в деревню к родне. Вечером за сельским клубом Колю избили до полусмерти, пока рвавшегося на помощь Олега держала такая же, как он, шпана, толпой.

Потом ему пришлось провести ночь и день с братом в больнице. Он едва дышал от стыда и страха перед приездом родителей. Представлял, как в палату войдет заплаканная мама на костылях и скажет, что он не дал ей выздороветь и Колю не защитил.

Но в палату, ближе к ночи, вошел отец, бледнее медицинского халата, накинутого на плечи. Обычно отстраненный