Читать книгу - "Слово вора - Владимир Григорьевич Колычев"

– Ну что, Страхов, допрыгался? – спросил следователь, маленький сухенький мужичок с нездоровым цветом лица и желтушными глазами.

Младший советник юстиции Красников Борис Владиславович. Любить и жаловать он себя не просил, но представился по всей форме.

– А я прыгал? – буркнул Паша.

Его взяли с поличным, отпираться бесполезно, он это прекрасно понимал.

– Прыгал!.. Давно за тобой бегаем, Страхов!

– И что это, хорошо или плохо?

Паша и сам все прекрасно понимал. С одной стороны, хорошо, что менты охотились на него. Значит, признали его криминальный талант, пацаны оценят это по достоинству. А с другой – не будет ему снисхождения на суде.

– Плохо. Профессиональный вор ты, Страхов, будем изолировать тебя от общества.

– Зачем изолировать? Я за здоровое общество! Смотрю, проститутка идет, задницей виляет, а в сумочке презервативы. Ну, думаю, мало того что телом своим торгует, так еще и рожать не хочет! А стране солдаты нужны! И доярки! Сметаны вот недавно хотел купить, а пусто на прилавках, нет ничего. Где, спрашивается, доярки? А по презервативам попрятались!..

– В солдаты тебя отправить не обещаю, в доярки тоже, а трусы шить будешь. Для доярок! – довольный своей шуткой, усмехнулся следователь.

– За что? Я же презервативы хотел вытащить, – глянув на инспектора, сказал Паша. – Промахнулся. Кошелек под руку попал. Не хотел я.

– Хотел не хотел – с этим делом суд разберется. А ты мне давай-ка расскажи, как жертву выслеживал, как руку в сумочку совал.

Красников составил протокол, Паша ознакомился и подписал. На том, что за презервативами за сумкой лез, настаивать не стал. Как бы не восприняли это дополнение как издевательство над судом. Тогда полной ложкой отмерят, на все три года в лагеря зашлют. А так, может, одним годом отделается. Он же раньше никогда не попадался.

Дело ясное, тянуть с ним не собирались, на следующий день Паше предъявили обвинение и отправили в Бутырку. Этап в душном «воронке», ну очень вежливый конвой, шмон, типа медицинский осмотр, баня с прожаркой, на складе выдали выщипанный матрас с куцым одеялом.

В камеру Паша входил с одной только скаткой под мышкой. Зашел, поздоровался, глядя на пацана в блатном углу. Лет семнадцати, рослый, не хлюпик какой-то, видно, что сильный, вломить может крепко. Майка-безрукавка на нем, на одном плече паутина с двумя кольцами, паук в ней. Татуировка вора, два года отмотавшего на зоне. Серьезный пацан, не зря его назначили смотрящим.

Там же у окна за дубком[2] возились двое, один стоял на полу, другой, тощий, на табуретке, тянул свою костлявую руку сквозь решетку, видно, маляву на нитку насаживал. Паша не знал, только слышал, как в камерах гонят коней[3], наконец-то представилась возможность увидеть все своими глазами. И он должен был радоваться такой возможности. Потому что тюрьма – его дом, а воровской ход – его выбор. Сознательный выбор. И тюрьма не только дом, но и школа, учиться, учиться и учиться…

У самых дверей стоял какой-то лопоухий дрыщ с затравленным взглядом. Паша для него новичок, темная лошадка, но даже на него он смотрел с тревогой, вдруг пнет ненароком. Уши у паренька большие, оттопыренные, уж не для того ли его у дверей поставили, чтобы слушать продол[4]. Кажется, таких броневыми называют. Главное, ничего не забыть, не запутаться в названиях.

Хата не очень большая, тяжелый сводчатый потолок, бетонный пол, шконки в два яруса, с одной стороны четыре места, с другой шесть, дальняк за перегородкой, все как положено. И блатные все на местах. Смотрящий, а с ним еще, как минимум, двое. Один так и остался у окна, а другой по знаку старшего соскочил с верхнего яруса над шконкой смотрящего. Соскочил бодро, легко, как заправский гимнаст с турника. Но вида пацан явно не спортивного. Тяжеловесный, не толстый, но бесформенный, брюшко жирком подернулось, лицо рыхлое, как будто оспой изрытое. Ни майки, ни футболки, чисто голый торс. Глаза под ключицами выколоты.

– Брат, ничего не говори! – Паша осадил его уверенным движением руки. – Глаза твои все говорят! Но я не сука!

– А кто ты? – слегка опешил рыхлый.

Глаза под ключицами не просто должны смотреть, а выискивать сук, для этого их и накалывают. И судя по реакции, Паша не ошибся. Прописка еще только началась, а он уже на первый вопрос ответил.

– Пацан я по жизни.

– Рисковый?

– Рисковый.

– С верхней шконки вниз головой прыгнешь!

– С третьего яруса, – кивнул Паша. – Со второго не предлагать. Со второго для лохов.

Третьего яруса в камере нет и взяться неоткуда, так что бояться нечего.

– А ты только с третьего?

К рыхлому подходил смотрящий, тот заметил его, сдал в сторону.

– И только сейчас. Смертельный номер! Через минуту билеты будут проданы. Кто не купил, тот опоздал!

Паша много, очень много слышал о тюремной прописке, знал, как отвечать на многие вопросы. Но знал он еще и то, что нужно отвечать с юмором, с иронией, а главное, с чувством уверенности в себе.

– Как зовут? – добродушно, хотя и с хитрецой спросил смотрящий.

– Паша.

– И все?

– Сава меня так зовет, Саша. С Плёшки я, там щипаем.

– Сава? С Плёшки? – нахмурился пацан.

Знал он, о ком и о чем речь, заява серьезная, с кондачка ее не рассмотришь. Коней нужно гнать или ждать, когда Сава сам зашлет постановочную маляву.

– А пустой почему?

Не мог Паша заехать в хату без хабара, если за ним серьезные люди. Воры своих людей без грева не оставляют, а если да, значит, человек ни о чем. Или на общак не отстегивал. А значит, и не свой.

– В одиночку работаю, без подхвата. Мотылька из ридика дернул, а тут мусора. Вчера приняли, дороги не было, пацаны не знают, сегодня уже на этап. Сразу к вам, даже сборки не было.

– А без подхвата почему?

– В толпе работаю, шум, толкотня, вдвоем тесно, а особняком нормально.

– Туляка знаешь? – спросил вдруг рыхлый.

– Вадика? Из Сокольников?

Рыхлый глянул на смотрящего, кивнул. Свой человек Паша, в теме, и уже неважно, по первому ходу он заехал или по второму.

От прописки Пашу избавили, гонять по камере не стали, даже шконку поближе к блатному углу освободили. Но за стол не позвали. А вдруг Паша сука на самом деле, может, кентов своих на допросе сдал? Или он просто складно врал, хотя на самом деле никаких кошельков из дамских сумочек не таскал. А может, его за лохматый сейф приняли? А если он еще и пидор, так это позор для всех сидельцев в камере. Проверять нужно, а это время, впрочем, Паша все понимал. И не обижался. Да и с какого? Шконку ему нормальную дали, по минному полю как простачков ходить не заставляли, вилкой в глаз не предлагали. А завтра все прояснится. У Савы связи в ментовке, узнает он, что Пашу приняли. Рано или поздно узнает. А если поздно?

Волнения оказались напрасными, на следующий день пришла малява от смотрящего за тюрьмой. Сава сказал слово за Пашу, теперь все зависело от него самого, как он себя поставит, по какому пути пойдет. Может, воровской ход уже не для него?

В тот же день Паша получил сразу три дачки, от пацанов,