Читать книгу - "Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова"

палаты лордов расценивалось как проказы испорченных мальчишек и каралось очень строго, вплоть до отчисления, жалобы на голод никто не слушал: «Глупости, молодой человек, вы не могли хотеть есть сразу после пятичасового чая! Вашему озорству нет никакого оправдания! Стыдитесь!»

К счастью, в Гринторпе все было иначе. Размер порций здесь устанавливали исходя из житейского опыта, а не научных рекомендаций, а если кому-то из учеников вдруг случалось проголодаться, достаточно было заглянуть на кухню, чтобы получить знаменитую медовую плюшку или свежий сэндвич вкупе с сердечным напутствием: «Кушай, деточка, кушай на здоровье!»

Когда же в роли особо голодающих оказывался кто-то из учителей, умилению поварихи не было предела, встречала их как дорогих гостей:

– Кушайте, кушайте! Вы и вчера весь день пропустили, и сегодня на завтрак не пришли. Разве так можно? Вон какой бледный! Ваша няня Феппс непременно вообразит, будто в нашей школе вас морят голодом, уж я ее знаю…

Веттели пришлось очень плотно пообедать, хотя аппетит быстро пропал, ел едва ли не через силу.

Помятый – наверное, в него что-то заворачивали – лист «Эльчестерского вестника», оставленный кем-то на кухонном подоконнике, он заметил в тот момент, когда чах над тарелкой с рагу по-эйрски. Газеты он не любил, обычно не читал и теперь не собирался. Только по чистой случайности его взгляд упал на объявление в траурной рамке, сообщающее о том, что в собственном имении после тяжелой и продолжительной болезни на восемьдесят шестом году жизни скончался некто Уильям Годдар, эсквайр. Годдар, Годдар… Имя показалось знакомым и почему-то заставило насторожиться. Где-то оно ему уже встречалось.

Еще не понимая, что его так взволновало, Веттели взял попахивающий рыбой листок в руки. Газета оказалась совсем старой – двухнедельной давности. Второе декабря, понедельник. Как раз в тот день лейтенант Токслей сообщил о смерти своего бедного дядюшки, землевладельца из Эльчестера. Других некрологов в газете нет. Значит, Уильям Годдар, эсквайр, – это и есть покойный дядюшка Токслея… Да, но откуда ему известно имя Годдар? Лейтенант его точно не называл. Где же он мог его слышать?.. Нет, не слышать! Видеть. Попадалось оно ему на глаза, кажется, в школьных документах, больше негде было.

Осененный этой догадкой, Веттели устремился в канцелярию. Но снова копаться в бумагах ему не хотелось, решил наудачу спросить у секретарши: не говорит ли ей что-нибудь это имя?

Та неспешно отложила в сторону бесконечное вязание, поправила очки в некрасивой толстой оправе, не глядя извлекла из шкафа папку, протянула ему с видом безграничного превосходства секретарского сословия над простыми смертными:

– Разумеется, говорит. Уильям Годдар, эсквайр, единственный родственник и опекун нашего покойного Мидоуза. Тоже уже покойный. Между прочим, скряга, каких мало, не тем будь помянут. Доход имел хороший, числился в попечительском совете, но средства жертвовал просто смешные. И бедному мальчику не давал ни пенса наличными, только оплачивал школьные счета, и то с задержкой… – поведала она и осведомилась сурово: – А почему он вас заинтересовал? Это связано с убийствами?

Взгляд у нее был очень строгий, и Веттели ответил честно:

– Пока не знаю. Не думаю. Просто случайно прочитал некролог. Но… Скажите, миссис Йейтс, вам, случайно, не известно, как звали покойного дядюшку мистера Токслея?

Она недовольно повела плечом:

– Дядюшку? Разумеется, нет. Третья степень родства в анкетах не указывается, тем более в учительских.

– Но может быть, он упоминал его случайно, в разговоре? – проявил настойчивость Веттели.

– Не упоминал, – отрезала миссис Йейтс. – И вообще, с какой стати мистеру Токслею говорить мне о своей дальней родне?

Похоже, ее раздражали вопросы, на которые она не могла дать быстрого и четкого ответа. Люди подобного склада любят знать все обо всех… Ой, люди ли?

– А что вы на меня так смотрите, юноша?

А смотрел он «так» потому, что вдруг обнаружил: на самом деле миссис Йейтс к человечьему роду имеет отношения не больше, чем мистер Коулман или Гвиневра. Серокожая, морщинистая, одета в зеленое – кажется, таких называют мшанками. Да, необычный контингент подобрался в гринторпской школе! Интересно, случайность это, предопределение свыше или директор Инджерсолл нарочно подыскивал сотрудников из числа иных рас?

Захотелось пойти, привычно поделиться открытием с Эмили. Но вспомнил – и стало горько.

И это было только начало, скоро сделалось еще горше.

Двое шли по коридору, держались за руки, как первокурсники на прогулке. Она улыбалась так, как прежде улыбалась одному только Веттели, – нежно, чуть иронично, чуть виновато. Он смотрел на спутницу преданными глазами, от счастья превратившимися в два огромных сияющих сапфира, золотые волосы красивым нимбом обрамляли вдохновенное лицо, щеки вспыхивали персиковым румянцем, губы что-то жарко шептали, похоже, он читал стихи. Она слушала и одобрительно кивала. Их пара казалась олицетворением юности, красоты и любви.

Веттели замер у лестницы, будто громом пораженный. До этой самой минуты он почему-то был непоколебимо уверен в том, что «другим» окажется лейтенант Токслей. И это его даже немного успокаивало. Токслей – зрелый, состоявшийся человек с огромным жизненным опытом и отменной практической хваткой, именно про таких говорят: «Этот своего не упустит». Кроме того, он весьма приятен внешне, умеет стать душой любой компании и вместе с тем уважает семейные ценности: едва ли не ежедневно шлет письма отцу, терпеливо заботился о престарелом родственнике, имевшем, если верить словам секретарши, очень непростой характер. Он и мужем станет хорошим: ответственным и надежным, с таким не пропадешь. Эмили жилось бы с Токслеем благополучно и счастливо. Может быть, даже лучше, чем с ним самим, не слишком-то искушенным в житейских делах…

Так рассуждал Веттели о своем старом сослуживце, а других кандидатур в женихи для своей навеки потерянной любимой просто не видел – не так уж много молодых людей осталось в округе после войны. Разве что какого-нибудь приезжего нарочно занесло бы судьбой. О том, что под боком существует реальная опасность в лице Огастеса Гаффина ему и в голову не приходило. И вдруг – идут за ручку!

«Нет, а чего ты хотел? – отчетливо прозвучал в голове чей-то трезвый голос. – Твоей женщине – ох, прости меня, дуру бестактную! Твоей бывшей женщине нравятся умные, образованные, утонченные и деликатные молодые джентльмены с хорошим вкусом и изящными манерами. Она же леди, а не торговка с эльчестерского рынка. Зачем ей этот плебей Токслей, скажи на милость?

– И никакой не плебей, – обиделся за однополчанина Веттели. – Он хороший учитель.

– Учитель. Ну-ну, – усмехнулось в голове.

«А Гаффин лучше, что ли?» – мысленно взвыл он, не заботясь о том, что диалог их явно не является приватным.

«Несомненно. Даже сравнивать нельзя, –