Читать книгу - "Беглая монахиня - Филипп Ванденберг"

Тянулись тягостные минуты, на нее опустилась зловещая тишина. Наконец Магдалена поняла, что произошло. Ей был неясен смысл случившегося, но она поняла главное: инквизиция ее оправдала. Она была свободна! Какие обстоятельства могли повлиять на такую резкую перемену в настроении инквизиторов, осталось для нее загадкой.

Магдалена встала и, пошатываясь, побрела к полуоткрытой двери. Через щелку выглянула в длинный коридор хранилища. В самом конце, там, где с левой стороны начиналась лестница в спальню для мирян, она увидела темную фигуру.

При скудном освещении невозможно было различить, кто ее поджидал. О бегстве не могло быть и речи. Ей пришлось собрать все свое мужество и, глядя прямо перед собой, зашагать по длинному коридору к ожидавшей ее таинственной фигуре.

— Вы, конечно, Магдалена, жена канатоходца, — заговорил с ней незнакомец и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я Иоанн Патричи, дворцовый прелат и апостольский секретарь его высокопреосвященства кардинала Джустиниани и — без лишней скромности — титулярный епископ Монте-Пелосо. — Произнося все это, он слегка склонил голову набок, словно желая подчеркнуть, что сам тяготится перечислением своих должностей и званий.

Его благородное одеяние, бархатный малиновый камзол и укороченная зеленая накидка с отделкой из светлой золотой парчи выдавали в нем не столько лицо духовного звания, сколько дворянина с высоким достатком.

— Представляю, какой ужас вы пережили за последние часы, — продолжил он. — К сожалению, кардинал Джустиниани слишком поздно узнал о намерении доминиканцев подвергнуть вас суду инквизиции, иначе до этого никогда бы не дошло. Произошла досадная ошибка.

— Ошибка? — Слова прелата подогрели обуревавшую ее ярость и отчасти вернули Магдалене гордость и чувство собственного достоинства. — Обвинение было тщательно и заблаговременно подготовлено. Доминиканцы никак не могли за один день выдвинуть против меня обвинение и выставить свидетелем зазывалу Форхенборна, это коварное чудовище! Кто вообще позвал доминиканцев?

Секретарь легата смиренно скрестил руки на груди и ответил:

— Чтобы не возводить напраслину ни на кого из ближних моих, речь может идти лишь об одном.

— Вы меня заинтриговали, господин дворцовый прелат!

— Я, конечно, не могу представить доказательства, но досточтимому господину Альбрехту Бранденбургскому пришлось бы весьма кстати, если бы святая инквизиция приговорила вас к сожжению на костре.

— Вы хотите сказать, что его курфюрстшеская милость принадлежит к тому сорту людей, которые испытывают наслаждение, когда другие гибнут в огне?

— Быть может, и это тоже, дева Магдалена. Греховному князю-епископу приписывают самые разные навязчивые идеи, и его дурная слава уже докатилась до Рима. Впрочем, мне представляется, что Альбрехт всего лишь воспользовался услугами доминиканцев, чтобы шантажировать вас.

— Это попрошу разъяснить мне поподробнее, господин дворцовый прелат! — Обращение Магдалены было не лишено известной иронии, причем вполне осознанной, уж она-то знала, что, хотя занимаемая им должность прельщала многих, сами слова «дворцовый прелат» ни в коем случае не являлись особой формой обращения, как было бы невозможно обратиться к великому понтифику «господин Папа».

Патричи пропустил мимо ушей ее сознательную оплошность и ответил:

— Это был бы не первый случай, когда во время процесса над ведьмами под пыткой или угрозами отправить на костер вырывались признания, которые обвиняемый никогда бы иначе не сделал.

— То есть, я бы призналась, что делила ложе с чертом. Могу вас успокоить, от одной мысли, что я могла бы связаться с мужчиной с копытами и бычьим хвостом, меня бросает в дрожь.

— Охотно верю, дева, и Альбрехт Бранденбургский наверняка тоже. Его скорее интересуют некоторые секреты, которые уже давно возбуждают любопытство и его святейшества Папы Климента VII. Однако прошу прощения, кажется, я уже рассказал вам больше, чем имел на то право. Меня послал папский легат, кардинал курии Джустиниани. Он просит вас о беседе.

«Кардинал папской курии Джустиниани приглашает меня, Магдалену Вельзевул, только что избегнувшую Божьего суда инквизиции, на беседу?» — Магдалена не понимала, что происходит в этом мире.

— Соблаговолите последовать за мной! — Патричи сделал приглашающий жест рукой.

— И куда же? — растерянно поинтересовалась Магдалена.

— Его высокопреосвященство ожидает вас в приемной монастыря, за галереей.

— Как? Он здесь?

Секретарь кивнул.

— Пойдемте! С вами не случится ничего дурного.

Магдалена последовала за секретарем на подобающем расстоянии, они прошли по закрытой галерее, миновали дом с минеральным источником и оказались у каменных ступеней, которые вели прямо в приемную. В вытянутом узком зале аббат Эбербаха имел обыкновение принимать неприятных или непрошеных гостей. Единственный предмет мебели, бракованный стол из трапезной, был шириной в три локтя, в то время как длина его составляла тридцать локтей, что позволяло создать ощутимую дистанцию между аббатом и посетителем, когда они садились с противоположных сторон.

Сейчас, однако, дело обстояло совершенно иначе: кардинал Джустиниани с распростертыми объятиями нагнулся над столом и, лицемерно осклабившись, приветствовал Магдалену хриплым голосом, словно страшные страдания сдавили ему горло:

— Primo dicendum, его святейшество Божьей милостью Папа Климент VII посылает вам свое папское благословение.

— Мне? — Магдалена, только что усевшаяся на расстоянии тридцати локтей от папского легата, вскочила. — Почему именно мне? Ведь его святейшество вовсе не знает меня!

Патричи, стоявший за спиной у кардинала со сплетенными на животе руками, дал Магдалене знак успокоиться.

— Не лично, дева, — мягко ответил Джустиниани, — но слава ваша уже достигла стен Ватикана. — Произнося эти слова, он вытащил из ризы свиток и положил рядом с собой на стол.

— Какая слава, ваше высокопреосвященство? Я простая женщина со скромным образованием, по собственному почину приобретенным мною в бытность послушницей у цистерцианок Зелигенпфортен. Нет у меня ни пророческого, ни целительского дара бенедиктинки Хильдегард фон Бинген. Нет и обворожительности и плодовитости монахини Катарины фон Бора, вскружившей голову Мартину Лютеру при первой же встрече. Уж не говоря о смелости Орлеанской девы, выступившей в поход против англичан. Нет, ваше высокопреосвященство, это, должно быть, ошибка. Ума не приложу, чему могла бы быть обязана такой чрезмерной славой.

— Ваша скромность делает вам честь, дева, но она совершенно неуместна в свете ваших умений. Ведь вы единственная женщина на земле, которая восходит на башни по канату.

— Это, пожалуй, правда, — согласилась Магдалена, — но отнюдь не заслуживает особого упоминания. Это не более чем цирковой трюк, который бродячие артисты показывают на ярмарках.