Читать книгу - "Сомневающийся убийца - Цзюньлинь Чэнь"

жакаранды, когда бирюзово-сиреневые цветы сияют в лучах солнца. Появление Ши Сяовань показало мне, что в жизни, кроме черного и белого, существуют желания и мечты других цветов. Разноцветные огоньки впервые отразились в моих зрачках. Мне было двадцать лет.

В студенчестве мы все были бедны, а любовь была простой и искренней. Только потому, что она задержалась на мгновение у витрины, я много часов втайне от нее подрабатывал то тут, то там, чтобы купить ей наручные часы марки Shanghai. Сюрприз привел ее в восторг, она кусала губы, не зная, как выразить радость словами, и чуть не плакала, а мое сердце моментально растаяло.

Иногда я думаю: может ли человек измениться? Характер дан нам от рождения, и в течение жизни он лишь немного корректируется. Открытый человек становится все более приветливым, а меланхоличный – наоборот, замкнутым. Встретив ее, я вдруг понял, что человека может изменить другой человек. Она открыла мне дверь во взаимодействие с внешним миром. Я больше не придерживался так скрупулезно всех правил и норм, научился различать разные оттенки жизни и стал брать на себя больше ответственности. Жизнь больше не представлялась мне открытой книгой, финал которой я знал сразу, я начал замечать неожиданные повороты и удивительные перемены.

Если подумать, сейчас эта фраза кажется насмешкой.

Получив диплом, я остался в университете работать преподавателем и посвятил себя горячо любимому мной праву. Я быстро поднимался по служебной лестнице: спасибо моему энтузиазму, да и руководство университета меня ценило. Став моей женой, Ши Сяовань всегда поддерживала мою работу. Иногда я допоздна задерживался на семинарах, а она ждала меня, сидя на диване в гостиной. Не раз она засыпала прямо на диване, но, увидев меня, сразу вскакивала и делала вид, что все время смотрела телевизор. Ее выдавали мерцающие на экране белые хлопья.

Я часто говорил, что, как только появится возможность, мы вместе поедем в путешествие, посмотрим море – настоящее море, у которого вода цвета жакаранды в цвету. Но этот план так и оставался всего лишь мечтой, и я мучился виной, чувствуя, что пренебрегаю ею. А Сяовань, наоборот, утешала меня, говорила, что, пока молод, нужно сосредоточиться на карьере, и незачем мне себя винить. Ее чуткость и доброта позволили мне беззаветно отдаться правоведению, но они же и стали потом источником наших страданий. Сейчас я думаю, было бы лучше, если бы она была более своенравной и капризной.

Трудно описать, что я почувствовал, когда узнал, что Сяовань беременна. Я попытался пересмотреть приоритеты и сосредоточиться на семье. По выходным я то и дело откладывал книги и смотрел на Сяовань. Она сидела на стуле и вязала свитер, живот округлился, солнце через окно освещало ее лицо.

Это было счастливейшее время в моей жизни…

В день, когда родилась наша дочь, было солнечно, лучи света проникали в палату, и ее лицо тоже светилось, словно маленький ангел спустился к нам с небес, принеся с собой надежду и счастье. Мы с Сяовань решили назвать ее Фан Юань. Нашим заветным желанием было, чтобы она была здоровой и счастливой и всегда жила в благополучии и радости.

Но желание так и осталось лишь желанием.

Возможно, потому что в семье появился ребенок, а еще из-за нагромождения разных дел на работе, я все меньше заботился о Сяовань. Она страдала от послеродовой депрессии, места себе не находила от перепадов настроения и постоянной тревоги. Молча вытирая слезы, она все ждала, чтобы я больше времени проводил с ней и дочерью, помогал и оберегал. Но ее надежды не оправдались, а сам я, даже если бы хотел, не мог разорваться между домом и работой. Раз за разом я задерживался на работе, а она уже не верила моим объяснениям, и я не видел больше ее искренней улыбки.

Мы все меньше разговаривали и в конце концов почти перестали обращать друг на друга внимание. Она пряталась в темном углу, сидела там, не шевелясь, лицом к двери, сжимая в объятьях спящую малышку, и ни слова не говорила, когда я возвращался, лишь еле заметно поворачивала в мою сторону голову. В темноте я не видел ни ее лица, ни выражения глаз и не знал точно, смотрит она на меня или в пустоту за моей спиной.

Все изменилось, она изменилась, и я, сам не знаю как, тоже изменился. Прошлая жизнь ушла безвозвратно, в доме больше не было ни тепло, ни уютно. Сяовань боялась разбудить Фан Юань, поэтому все наши ссоры заканчивались «холодной войной». Я и сам мучился, переживал за нее, боясь, что ее организм не выдержит такого напряжения. Со временем мы привыкли вообще не разговаривать, дни проходили без ссор, и жизнь превратилась в унылое существование, наполненное молчаливыми уступками друг другу.

Я не знал, как вести себя в такой ситуации, даже не знал – нормально ли это или нет, ведь право не научило меня, как строить семейные отношения, а супружеская жизнь гораздо менее предсказуема, чем работа. И я выбрал бегство: полностью переключился на преподавание, надеясь, что, когда Фан Юань подрастет, Сяовань, наверное, станет лучше. Я почти не отдыхал, мучимый разными мыслями, и, только когда приходил на работу, мне удавалось отпустить переживания, накопленные за проведенный дома вечер. Я и подумать не мог, что семена трагедии уже начинали прорастать.

Однажды вечером, как обычно поздно, я возвращался домой. Всю дорогу у меня дергался правый глаз, словно предупреждение из потустороннего мира, и толпившиеся у ворот жилого комплекса люди подтвердили мои опасения. Тревога моя росла, пока я пробирался сквозь толпу. Все смотрели туда, где был мой дом, мой подъезд. Сквозь гомон людских голосов я услышал обрывки фраз: женщина с ребенком прыгнула из окна, девочке всего шесть месяцев от роду, муж профессор в университете…

Не уверен, что я слышал все четко, в тот момент голова раскололась на части, будто под кожу ввели ртуть, ноги потяжелели, словно свинцовые. Расталкивая всех руками, я пробрался через толпу и увидел это.

Тело дочери в пеленке было изуродовано до неузнаваемости. Белая пижама Сяовань намокла от крови. Ее лицо окаменело, руки и ноги неестественно вывернулись. Я, который за последние полгода и парой фраз с ней не обмолвился, в тот момент даже не мог кричать, только… мычал… горестно и прерывисто. Не мог вспомнить, когда я последний раз ее обнимал, и тело Сяовань показалось мне холодным и незнакомым. Постепенно