Читать книгу - "Призрак Небесного Иерусалима - Дарья Дезомбре"

Может быть, он проходил военную службу? Или – был под следствием? Как-то он должен был попасться на глаза «профессионалам», своим, из органов, или воякам, потому что убийца был явно не любителем, а, совсем напротив, профи высокого класса. Доброслав Овечкин не служил в доблестных военных силах, но он привлекался за мелкое хулиганство – его тогда осудили условно. Дело слушалось тут, в Москве, в центральном суде. Дальше – Юлия Томилина, дававшая показание в суде на своего бывшего любовника; Солянко Александр – вовлеченный в дело своего прямого конкурента о подброшенных наркотиках, пьяница Колян, таких любой участковый держит на заметке… Андрей расстегнул ворот рубашки, открыл окно: а что, если он опять движется в ложном направлении? Что, если это не дорожка к убийце, а очередной тупик, а он здесь теряет время, ставшее таким ценным? Теряет, пока Маша лежит под успокоительными в клинике?

Но он заставлял себя сдержать нервную дрожь, бешеное желание нестись куда-то, что-то быстро делать, неважно что. Методичность. Сдержанность. Строгая последовательность. Не смотреть на часы, а страницу за страницей отсматривать досье. Архитектор, попавший под амнистию. Вор-рецидивист. Берущая безмерные взятки Турова… Стоп! Ельник. Убийца, выловленный в Москве-реке. Что сказал про него деревенский идиот Андрюша? Андрей вдруг замер: он вспомнил кабинет Анютина, их первую беседу, касаемую Мытаря. Их последнюю беседу. Он все понял. Вскочил, схватил куртку и вылетел из кабинета. Ему нужно увидеть Машу. Но до встречи с ней – избавить себя от последних сомнений. Он спустился на проходную, отдал ключ, расписался в журнале и попросил посмотреть страницы за тот день, когда погиб Машин отчим. Фамилия Анютин, напротив – короткая, по-военному четкая подпись. И рядом: время сдачи ключей. Он кивнул и выбежал на улицу: ему показалось, что он снова начал дышать. А вот теперь он может ехать к Маше.

* * *

Маша лежала, отвернувшись к стене. Она не спала, и мать ее – не спала. Но они не разговаривали: Натальины веки опухли от слез, но когда Андрей вошел и поздоровался, посмотрела на него так, что он внутренне поежился. Он прикоснулся к Машиному плечу, и она повернулась – медленно – и улыбнулась: мертвой, лишь уголками губ, улыбкой.

– Есть новости? – спросила она. Андрей покосился на Машину мать. Та без слов встала и тихо вышла из палаты.

– Я знаю, Маша, – сказал Андрей, хотя еще по дороге не был уверен, что захочет выдать ей всю информацию.

– Знаешь?! – Маша рывком приподнялась на подушках.

– Успокойся. Тебе нельзя волноваться! – сказал он и сразу пожалел о своей избитой фразе – Машины брови сдвинулись в одну линию, глаза сузились:

– Я не больна, Андрей. И не инвалид. Если ты узнал, кто он, и собираешься делать что-то без меня, я… Я никогда тебе не прощу. Ты понял? Я должна быть там, должна помочь тебе поймать его – из-за Кати, и Юрия Аркадьевича, и, – в глазах заблестели слезы, – и Кентия.

– Хорошо, – согласился он. – Одевайся. Мы едем за город.

– Куда? – переспросила Маша, натягивая кофту.

– Мы едем на дачу к твоему Катышеву.

Маша нахмурилась:

– Откуда ты знаешь, что у него есть…

– Догадался, – мрачно усмехнулся Андрей.

– Но… я не знаю точно, где у него дача! Мы туда ездили последний раз, когда мне было лет десять, еще до папиной смерти. Я помню, там есть речка и лес, но ни названия станции, ничего конкретного…

– Деревня Нарино. По Калужскому шоссе. Дом, кажется, двенадцать. Он один напротив леса, не ошибетесь.

Маша и Андрей обернулись: в дверях стояла Наталья Сергеевна, бледная в цвет белой ночной рубашки и белого же махрового халата.

– Мама… – нерешительно начала Маша.

Но та смотрела прямо Андрею в глаза:

– Поезжайте. Поезжайте прямо сейчас, пока еще не стемнело.

Они выехали достаточно быстро из города, но всю дорогу в Москве Маша молчала, сосредоточенно глядя прямо перед собой.

– Почему? – наконец спросила она, когда он набрал приличную скорость на Калужском шоссе.

– С тех пор как погиб твой отчим, – сказал Андрей, – и возможностей для спекуляции на тему Кати тоже не оставалось, я задавал себе тот же вопрос: почему ты? Почему именно вокруг тебя он плетет свою сеть, почему именно тебе хочет что-то доказать? Покрасоваться перед тобой, что ли? Ты сама-то об этом никогда не задумывалась?

– Потому, – медленно начала Маша, – что я его чувствую и, кажется, понимаю, как он функционирует?

– Маша, эти все «чувствую», «кажется» – ничто! Метафизика, интуиция, девичьи гаданья! – раздраженно перебил ее Андрей. – Как же мы этого не поняли уже после смерти твоего отчима! Он знал, что именно ты его вычислила: ты, и никто другой, связала убийства между собой! Ты разгадала его мотивировку, ты соотнесла место преступлений и Небесный Иерусалим, ты нашла «Мытарства блаженной Феодоры»! Ты, Маша!

– Не без помощи Иннокентия, – тихо сказала она.

– Перестань кокетничать! – Он ударил рукой по рулю. Он злился и знал, что на самом деле злится вовсе не на Машу.

– Хорошо, – согласилась она. – И что из этого?

– А то из этого, что ты стала очень интересна убийце!

Маша побледнела, отвернулась к окну.

– Я уже давно это знаю, Андрей. Я еще вчера тебе говорила, что это я во всем виновата!

– Дура! – не выдержал Андрей. – Умная, а дура! Кто был в курсе, что это ты – автор идеи, связывающей убийства и Небесный Иерусалим?!

– Многие, Андрей. Не кричи, пожалуйста.

Андрей глубоко вдохнул-выдохнул, еще сильнее вцепившись в руль:

– Прости. Черт! Всё это время разгадка была у нас перед глазами, а мы вели себя как слепые котята, увлеченные заумными теориями. Многие – да не многие, Маша. – Он взглянул на нее искоса. Маша смотрела в сторону, на развертывающуюся ленту пригородных дачных хозяйств. – Вспомни: наша следственная группа уже не знала деталей, кто там был первооткрывателем. А знали – доподлинно – только пятеро человек. Ты, я…

– Иннокентий, – продолжила Маша. – Анютин и… Ник Ник.

– Да, Маша, твой Ник Ник. Герр прокурор Катышев, который с самого начала интересовался делом! Катышев, который в последнюю нашу встречу впрямую предложил Анютину дать Мытарю закончить начатое.

– Это все домыслы, Андрей, – хриплым голосом сказала Маша. – Он просто имел в виду, что у него развязаны руки, тогда как у правосудия…

– Вот именно, Маша! Вспомни о нашем – твоем опять же – психологическом портрете! О том, что убийца, скорее всего, работает в правоохранительных органах, что он служил – ведь твой Ник Ник служил, верно?

Маша молча кивнула.

– А желание вершить правосудие своими силами – это же фишка маньяков-миссионеров! И кому ж не обвинять, как не герр прокурору?

Он замолчал, вынул сигарету из пачки, открыл окно. Маша тоже молчала, но он видел, чувствовал периферийным зрением: она начала ему верить.