Читать книгу - "Черные кувшинки - Мишель Бюсси"

Солнце скрылось за последней шеренгой тополей. Наступающие сумерки подавали художникам знак, что пора складывать мольберт, брать его под мышку и отправляться домой. Поль шел по мосту, глядя на Фанетту. Она исступленно работала кистью, словно от того, успеет ли она в последних отблесках света закончить картину, зависела вся ее дальнейшая жизнь.

— Так и знал, что ты тут…

Фанетта кивнула ему, не выпуская кисти из рук.

— Можно посмотреть?

— Давай. Времени не хватает. Целый день в школе, потом мать пристает, а потом раз — и уже стемнело. Послезавтра работы сдавать, а у меня еще ничего не готово.

Поль приблизился к мольберту. Он ступал так осторожно, как будто боялся своим слишком резким движением разрушить композицию картины. В голове у него роилась тысяча вопросов, которые ему не терпелось задать Фанетте.

Фанетта словно прочитала его мысли.

— Знаю, Поль, знаю, в ручье нет кувшинок. Но мне на это плевать. Кувшинки я уже написала, еще тогда, в саду Моне. Куда хуже с водой. Пруд не подходит, он стоячий. А мне нужна живая вода. Мне надо найти правильную точку схода. У меня вода должна танцевать…

Поль смотрел на картину завороженным взглядом.

— Как это у тебя получается, Фанетта? Твоя картина дышит. Так и кажется, что листья шевелятся на ветру. Даже не верится, что это просто нарисовано на холсте…

«Обожаю, когда Поль меня хвалит».

— Да я тут ни при чем. Как говорил Моне, это не я, это мой глаз. Я просто воспроизвожу на холсте то, что вижу…

— Ты просто гениа…

— Молчи, дурила! Между прочим, в моем возрасте Клод Моне уже был известным в Гавре художником. Он рисовал карикатуры на жителей города. К тому же мне не хватает… Вот, посмотри на этот тополь. Знаешь, о чем Моне однажды попросил одного крестьянина?

— О чем?

— Как-то зимой он начал писать одно дерево, старый дуб. Потом забросил, но через три месяца решил довести дело до конца. Пришел на то же место и обнаружил, что дуб весь покрылся листвой. Тогда он заплатил крестьянину, на земле которого рос дуб, чтобы тот оборвал с него листья, все до единого.

— Сказки!

— Не-а. Два человека целый день обрывали с дуба листву. А Моне написал жене, что гордится тем, что в разгар мая написал зимний пейзаж!

Поль смотрел на трепещущие на ветру листья тополя.

— Я сделаю для тебя то же самое, Фанетта. Если тебе понадобится, я изменю цвет деревьев.

Знаю, Поль, знаю.

Фанетта работала еще несколько минут. Поль молча стоял у нее за спиной. Наконец девочка опустила кисть.

— Все, хватит. Завтра допишу. Надеюсь…

Поль подошел к берегу и уставился на струящуюся возле ног воду.

— Про Джеймса так ничего и не слышно?

Фанетта вздрогнула. «Наверное, — подумал Поль, — пока она писала, мысли о Джеймсе отступили куда-то далеко, а вот теперь нахлынули на нее с новой силой». Он обругал себя за то, что задал этот вопрос.

— Нет, — тихо сказала Фанетта. — Такое впечатление, что Джеймса никогда не существовало. Мне иногда кажется, Поль, что я схожу с ума. Даже Винсент говорит, что не помнит никакого Джеймса. А ведь он его видел. Он за нами подглядывал. Не могло же мне все это присниться!

— Винсент вообще странный…

Поль попытался изобразить на лице успокаивающую улыбку.

— Если кто из нас двоих и повредился головой, то это точно не ты! А с учительницей ты про Джеймса не разговаривала?

— Нет еще. Думаешь, это так легко? Завтра попробую…

— А с другими художниками в деревне?

— Тоже нет. Страшно как-то… Джеймс всегда был один. По-моему, он, кроме меня, вообще ни с кем не общался.

Если честно, Поль, то мне немного стыдно. Даже очень стыдно. Потому что иногда я говорю себе, что должна забыть про Джеймса. Сделать вид, что такого человека никогда не было на свете.

Фанетта взяла картину — большую, размером почти с себя, — и положила на лист крафт-бумаги, который принесла с собой. Затем она повернулась к мельнице «Шеневьер». Мельничная башня ясно выделялась на фоне оранжево-красного заката. В этой картине была какая-то зловещая красота. Фанетта даже пожалела, что уже убрала кисти и краски.

— Поль, знаешь, что мне иногда кажется? — Она аккуратно заворачивала картину в бумагу.

— Что?

— Что я просто выдумала Джеймса. Что на самом деле его не было. Что он, как бы это сказать, нарисованный персонаж. Вроде папаши Троньона с картины Теодора Робинсона. Он спустился с лошади, познакомился со мной, рассказывал мне про Моне, внушал, что у меня талант, и говорил, что я обязательно должна заниматься живописью, а потом вернулся туда, откуда пришел, — в свою картину. Сел на лошадь и так и остался вместе с ней посреди ручья, в двух шагах от мельницы…

«Ну, скажи мне, что я чокнутая».

Поль наклонился и взял в руки картину Фанетты.

— Не думай об этом, Фанетта. Не разрешай себе об этом думать. Куда картину понесем?

— У меня тут тайник есть, сейчас покажу. Домой я ее нести не могу. Мать разозлилась из-за Джеймса и слышать не желает ни про живопись, ни про конкурс. Она мне такой скандал устроит!

Фанетта пробежала по мосту и спрыгнула к портомойне.

— Осторожнее по ступенькам, они скользкие! Дай-ка мне картину.

Поль передал ей запакованное полотно.

— Смотри, вот он, мой тайник. Тут как раз места хватает. Как будто нарочно оставили, чтобы прятать картины.

Фанетта подозрительно огляделась по сторонам, но не увидела ничего, кроме бесконечного поля и силуэта мельницы на фоне быстро темнеющего неба.

— Никто, кроме тебя, Поль, не знает про мой тайник. Кроме тебя и меня.

Поль улыбнулся. Он чувствовал себя счастливым. Внезапно рядом раздался какой-то шорох. Дети дружно вздрогнули. Фанетта в один прыжок заскочила на мост. К ним стремительно приближалась какая-то тень.

«Неужели Джеймс?»

— Идиот! — вдруг закричала девочка. — Ты же нас напугал!

В ноги к ней бросился Нептун. Здоровенная немецкая овчарка мурлыкала, как какая-нибудь кошка.