Читать книгу - "Черные тузы - Андрей Троицкий"

Росляков подумал и вспомнил хорошо знакомую и наиболее распространенную форму творческого кризиса.

– Значит, запил твой Артур.

– Почему обязательно запил? Я же говорю он немолодой. И это к лучшему. Потому что ему здоровье не позволяет запивать. Просто человек как-то ушел в себя, отгородился от мира. Квартира маленькая, однокомнатная. Вот он поставил ширму возле своего письменного стола. И так целый день сидит за этой ширмой, молчит, молчит… И так целыми днями продолжается. Он там сидит за своей ширмой, молчит, вздыхает, в каких-то бумагах копается.

– Может, завещание готовит?

– Ты вообще способен понять, что это такое, творческий кризис?

– И что дальше?

– Дальше – ничего, – Марина даже удивилась вопросу. – Позавчера он, наконец, вышел из дома за папиросами, а я заглянула за ширму. На столе навалены наброски карандашом, скомканные эскизы. А поверх всего этого в мягком футляре лежит набор медицинских хирургических инструментов. В нем скальпели, пилочки, зажимы. А рядом выполненное на ксероксе руководство по эксплуатации. Я начала читать – и волосы дыбом встали. Из этого руководства можно узнать, как в домашних условиях ампутировать руку или даже ногу. Я в ужас пришла. Я ночь не спала, а он сидел за ширмой, сопел и позвякивал своим инструментом. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Росляков. – Твой Артур готовится сдать на врача или фельдшера.

– А если он мне руку или ногу отпилит? Ну, для тренировки… Или в творческом помутнении…

– Один мой знакомый купил брошюру «Плавка металла в домашних условиях», его жена испугалась. А на самом деле человек просто расширяет кругозор. Переезжай к своим родителям. Хотя бы на время. А когда у Артура пройдет кризис, ты вернешься.

– Не могу его бросить. Мне жалко очень себя, но ещё больше жалко Артура.

– Может, человеку просто нужна ласка и твое внимание, – предположил Росляков.

– Человеку просто нужны деньги. Только не говори, что всем нужны деньги.

– Я и не говорю, – покачал головой Росляков. – Это без всяких слов понятно.

– Помоги мне, Петя. Ты ведь добрый человек, ты ведь гуманист?

Росляков не ответил. Он с мрачным видом жевал соломинку.

– Ты ведь гуманист? – голос Марины сделался тверже и настойчивее.

– Гуманист, конечно, гуманист. Само собой. Кто же я еще?

– Тогда помоги. Ты знаешь половину Москвы, знаешь множество богатых людей, которые хотят, но не знают, как истратить собственные деньги. Ты ходишь на всякие тусовки, приемы. Убеди кого-то из этих жлобов купить у Артура его проклятые малые формы. Ведь у богатых людей совершенно нет вкуса, и они легко поддаются убеждению. Если именно ты скажешь, что работы Артура гениальны, тебе поверят. Мне не поверят, а тебе поверят.

– Мне тоже не поверят.

– Тогда Артур себе что-нибудь отпилит. Хотя его жизнь для тебя – пшик… Тогда он меня зарежет. Но моя кровь останется на тебе. Боже, какое же ты чудовище.

Кажется, Марина готова заплакать. Вот, и глаза увлажнились, опустились вниз уголки губ, нос краснеет.

– Хорошо, я замолвлю словечко. У меня есть один знакомый, который сейчас обставляет свой загородный дом. Не за свой счет, разумеется. Вообщем, я попытаюсь…

– Ты умница, – слезы в глазах Марины мгновенно высохли. – А сейчас, немедленно тебе просто необходимо посмотреть на работы Артура. Тебе необходимо спуститься в его подвал и взглянуть…

– А вот это лишнее, – Росляков, словно вытолкнутый мощной пружиной, подскочил с места. – Сейчас, немедленно мы разбежимся. Звони через неделю.

* * *

Росляков приехал на место раньше назначенного времени и теперь, развернув на коленях газету, вертелся на стуле, дожидаясь врача Сергея Сергеевича Островского. В неурочный вечерний час поликлиника при онкологическом центре на Каширке пустовала. Закончился рабочий день, люди разошлись по домам. Одинокая уборщица в обнимку со шваброй проделывала замысловатые па в противоположном освещенном конце коридора. За дверью ординаторской слышались негромкие голоса, мужской и женский. Росляков невольно прислушивался, стараясь разобрать слова.

Поняв, что сосредоточиться на чтении все равно не удастся, он свернул газету и убрал её в сумку. Женщина сказала «войди в мое положение» и ещё что-то неразборчивое. Мужчина тоже отвечал неразборчиво, говорил в нос. Можно было понять только «к чертовой матери» и «я тоже человек». Неожиданно дверь приоткрылась, женщина в распахнувшимся белом халате выпорхнула в коридор и так быстро пробежала мимо Рослякова, что тот даже не успел рассмотреть её лица. На ходу она вытирала щеки носовым платком. Росляков посмотрел вслед женщине, выждав деликатную паузу, постучался в дверь костяшками пальцев и, когда услышал «войдите», переступил порог кабинета.

Расположившийся за столом Островский выглядел усталым и расстроенным.

– Это что, больная? – спросил Росляков.

– В какой-то степени, – ответил Островский и тяжело вздохнул.

Не дожидаясь приглашения, Росляков сел на стул. Неожиданно он сам почувствовал усталость, захотелось выпить грамм двести, но на этот раз коньяка с собой не было. Островский дозвонился в редакцию и сказал, что надо бы встретится, а Росляков, ещё до конца не остывший после бурного выяснения отношений с Крошкиным, только спросил, в какое время подъехать в поликлинику на Каширке.

– Принимаешь человека за порядочного, а он оказывается, – Островский не стал продолжать мысль, снова вздохнул и посмотрел тяжелым взглядом на закрытую дверь. – Черт, не знаешь, что с этими бабами делать. Принимаешь ее… А она оказывается…

– Один мой знакомый бизнесмен проломил голову соседу пенсионеру, потому что принял его за налогового инспектора. По пьяной лавочке не разобрался, кто звонит в дверь, и схватился за молоток. Теперь бизнесмен сидит.

– А пенсионер? – Островский озадачено посмотрел на посетителя.

– Старика схоронили, – отмахнулся Росляков. – На Хованке схоронили. Он к этому бизнесмену за спичками приходил.

– Ну, до этого у нас с ней, – Островский кивнул на дверь, – у нас до этого дело не дойдет, до проломленной головы. Надеюсь, что не дойдет.

– Это что, служебные неприятности?

– Скорее, личные неприятности, которые могут перерасти и в служебные, – Островский задумчиво почесал нос. – Уже перерастают.

Росляков с благодарностью вспомнил Марину, вот золотой человек, умеет расставаться по-хорошему. Без служебных неприятностей.

– Вы мне звонили, Сергей Сергеевич, – Росляков вернул погруженного в себя Островского к реальности. – Что-то об отце хотели сказать?

– Да, хотел сказать, – очнулся Островский. – Он аккуратный человек, очень дисциплинированный. И мужественный. Ходил в поликлинику, никогда не опаздывал, сдавал все анализы. А у нас неприятные анализы, болезненные. Это тебе не банку с суточной мочой притащить. Так вот, я просто радовался на него глядя. Впрочем, «радовался» неподходящее слово. Вообщем, он куда-то исчез. Пришлось повторять анализы. Твой отец снова стал приходить сюда. А потом опять исчез. И не появляется уже третью неделю. А у нас есть место, мы готовы были его госпитализировать. Пойми, Петя, мы здесь не бегаем за больными. Они бегают за врачами. Поэтому я тебе и позвонил.