Читать книгу - "Батареи Магнусхольма - Дарья Плещеева"

Вернувшись в фотографию, Лабрюйер телефонировал в полицейское управление и просил передать агенту Фишману, где спрятаны украденные велосипеды. Фишман их найдет и прикатит; ему — доброе слово от начальства и пара часов свободного времени, якобы потраченного на поиски, а Пиче — соблюдение тайны.

Убедившись, что в фотографическом заведении жизнь кипит и два клиента ждут в очереди, Лабрюйер пошел в гости к Паулсу. С Каролиной он даже взглядами встречаться не желал. Он понимал — эмансипэ опытная разведчица и на хорошем счету у начальства, если ей поручили командовать агентами-мужчинами. Умом он это понимал, но был сильно недоволен.

Выйдя на Александровскую, Лабрюйер задумался — не перекусить ли? Он смотрел на ресторанные двери и прислушивался к себе, когда услышал приветствие.

Оказалось — подошла фрейлен Ирма.

Стоять с дамой на тротуаре — верх неприличия, разве что дама — проститутка, с которой уславливаются о цене. Лабрюйер мог быть какого угодно мнения о внешности и манерах Ирмы, но ее нравственность была вне сомнений.

— Фрейлен вышла на прогулку? — спросил он, идя рядом с девицей.

— Да, герр Гроссмайстер. Пока нет дождя, я хотела погулять и съесть пирожное в кондитерской.

— Позволите вас пригласить? — Лабрюйер указал на ресторанные двери.

— Мне, честное слово, неловко, вы уже столько раз нас с Хильдегард угощали…

Лабрюйер не сразу сообразил, что воинственное имя «Хильдегард», которое было бы впору валькирии, носит пышнотелая и миролюбивая, хотя умеющая настоять на своем, фрау Вальдорф.

Неловкость, впрочем, была мнимая — фрейлен Ирма обрадовалась приглашению.

Но сам Лабрюйер об этом приглашении вскоре пожалел. Его дама трещала без умолку и довольно громко. Это было тем более неприятно, что в ресторанном зале, где оказалось довольно мало публики, сидели супруги Красницкие и видели, какую странную особу привел с собой Лабрюйер. Они уже доедали десерт.

Но фрейлен Ирма вскоре изменила манеру поведения: речь стала тише, но движения — причудливее. Она вытягивала шейку, ерзала на стуле и даже отползла чуть в сторону вместе со стулом. Вдруг она встала и, ни о чем Лабрюйера не предупредив, устремилась к выходу.

Даме необязательно докладывать о цели своего визита в дамскую комнату. Но простая вежливость требует сказать: «Извините, я на минутку — попудрить носик». Лабрюйер, чувствуя некоторую ответственность за фрейлен Ирму, тоже вытянул шею — посмотреть, благополучно ли она покинула зал или впопыхах споткнулась о порог.

Тут-то он все и понял.

Дверь зала то открывалась, то закрывалась, и фрейлен Ирма увидела в вестибюле Тадеуша Янтовского, который с кем-то разговаривал. Похоже, девица явилась сюда только для того, чтобы увидеть красавчика поляка.

Она вышла в вестибюль. Секунду спустя туда же направились Красницкие.

Лабрюйер не собирался заглядывать в глаза госпоже Красницкой и не понял, как вышло, что взгляды встретились.

В ее взгляде была тревога.

Двери распахнулись довольно широко, Красницкий задержался, пропуская вперед супругу, а Лабрюйеру удалось увидеть целую сценку: фрейлен Ирма, проходя мимо стоявшего к ней боком Янтовского, уронила сумочку, да так неловко, что попала Тадеушу по ноге. Он резко повернулся, поднял сумочку — и тут дверь закрылась. Но всего лишь на пару секунд. Фрейлен Ирма быстрым шагом вернулась в зал, села за столик и расплакалась.

Лабрюйер поневоле пожалел ее. Богатая наследница не имела решительно никакого опыта по части привлечения мужского внимания, а трюку с сумочкой ее научил кто-то из подружек.

Подошел официант, принял скромный заказ (пришли за пирожным, фрейлен, так и получайте свой крюмелькюхен!), Ирма промокнула глаза платочком, платочек не убрала, так и держала у лица, и вид у нее был самый похоронный.

Тут в зал вошел Янтовский — и Лабрюйер понял, что он в этом ресторане уже лишний. Фрейлен Ирма сразу ожила и уже не обращала на своего кавалера ни малейшего внимания.

Попросив Янтовского проводить Ирму домой, Лабрюйер пошел к Паулсу.

Старик сидел дома, чистил картошку. Гостю обрадовался — как многие старики, осенью и замой он старался поменьше выходить из дому, а новостей-то хочется.

— Так, значит, нет больше Фогеля… — Паулс вздохнул. — Может, это и неплохо — нож в спину? Ничего не успеешь понять — а ты уже на том свете?

— Куда уж лучше, — буркнул Лабрюйер. — Уходят те, кто еще с господином Кошко работал, уходят. Вы не помните, с кем в паре Фогель вел наружное наблюдение? Он ведь с топтуна карьеру начинал, так?

— Кажется, это был Вайс. Роберт Вайс. Он потом вместе с Фогелем в дело о кражах как-то замешался, его сразу из полиции не прогнали, доказательств не было, потом как-то выжили. И он сам говорил — на службу больше ни ногой. Я его иногда встречаю на Двинском рынке. Он, если стоять лицом к понтонному мосту, как раз справа от моста, там всякой зеленью торгует. Скупает у огородников и целый день там сидит, на реку смотрит.

— Сейчас-то — какая зелень?

— Еще есть. Вайса там должны знать, скажут, где его искать.