Читать книгу - "Эхо возмездия - Валерия Вербинина"

Однако почти сразу же Сергей Васильевич уловил, что его собеседница как-то закручинилась, и на ее лицо набежала тень.

– Я и в самом деле знаю кое-что, – призналась она, помедлив. – Но… но мне все же кажется, что он просто пошутил.

– О чем вы, сударыня? – осторожно спросил Ломов.

Тихомирова шумно вздохнула и, порывшись в сумочке, достала из нее дамскую записную книжечку величиной с ладонь, с золотым обрезом и кожаным переплетом.

– Тут мои заметки, – пояснила она, немного стушевавшись. – Я буду сверяться с ними, чтобы освежить память.

– Вы ведете дневник? – напрямик спросил Ломов.

– Что? Нет! – Любовь Сергеевна порозовела. – Это просто записи… дорожные расходы… интересные мысли, которые приходят в голову… разговоры умных людей… Вечер у Павла Антоновича показался мне выдающимся событием, – пояснила она, – поэтому, когда я вернулась домой, я записала то, что запомнила.

Она открыла книжку, нашла нужную страницу и откашлялась.

– Итак, «Вечер у П. А.». Ну, тут понятно, о чем речь… «Семья: жена – молодится, сын – невыразительный молодой человек, старшая дочь…»

– С вашего позволения, – не утерпел Ломов, – я бы предпочел перейти прямо к сути. Что вы запомнили о Дмитрии Колозине?

Любовь Сергеевна нахохлилась. Она предпочла бы обсудить некоторые мысли Снегирева, в частности его слова о том, что Запад есть Запад, Восток есть Восток, а Россия есть Россия, но, вероятно, интересы следователя по особо важным делам влекли его в совершенно другую сторону.

– Положительный молодой человек, – ответила Тихомирова на слова Сергея Васильевича. – Производил самое приятное впечатление. То есть… – она помедлила, – мне так казалось вначале. Когда я его увидела, то не удивилась, что Павел Антонович заступился за него. Правда, за ужином Колозин выглядел уже не так безупречно… Он все время пытался обратить на себя внимание баронессы Корф и делал это… не как воспитанный человек. И еще я заметила, он пьет гораздо больше, чем полагается в его возрасте. Дважды он надерзил Павлу Антоновичу: первый раз – когда тот сказал, что на протяжении истории то, что мы называем Русью и Россией, есть не одно государство, а несколько разных государств, каждое из которых складывается не обязательно даже из обломков предыдущего, а создается и воссоздается вокруг русской идеи и ее носителей, – Любовь Сергеевна заглянула в книжечку и изложение слов Снегирева прочитала по ней. – Эта идея также не является данностью, она эволюционирует и развивается. Временами, к сожалению, она утрачивает свою силу, превращается в формальность, и тогда может произойти разрушение государства. Так считает Павел Антонович, а Колозин на это ответил, что идеи не создают государств. Второй раз студент нагрубил Павлу Антоновичу, когда тот сказал, что ненависть некоторых русских к России – это единственная форма любви к ней, которая им доступна. Тут Колозин засмеялся и сказал, что, если бы у людей не было родины, ими невозможно было бы манипулировать и призывать их на войну, например. «Было бы забавно, если бы каждый мог выбирать свою родину, – продолжал он, – почему-то я думаю, что нищие и убогие страны сразу окажутся никому не нужны».

– Полагаете, Колозина могли убить из-за его рассуждений? – мягко спросил Ломов, чтобы вернуть собеседницу на землю.

– Боюсь, его рассуждения никого не интересовали, кроме его самого, – ответила поклонница Снегирева, насупившись. – Ему просто хотелось привлечь к себе внимание, хотя он должен был понимать, что люди собрались, чтобы послушать Павла Антоновича, а не его. Не все, конечно – например, баронесса Корф была совершенно равнодушна к хозяину дома…

«Однако!» – помыслил Сергей Васильевич, а вслух спросил:

– Могу ли я узнать, сударыня, почему вы так решили?

– Она делала вид, что интересуется предметом разговора, и задавала вопросы Павлу Антоновичу и мистеру Бэрли, – сказала Любовь Сергеевна, – но только из вежливости. На самом деле ей было скучно. Она чаще смотрела на вазу в центре стола и на свою тарелку, чем на людей.

Ломов беспокойно шевельнулся.

– Я очень рад, что мне попался такой наблюдательный свидетель, как вы, – заметил он, уводя разговор от опасной темы. – Может быть, вы запомнили о Колозине еще что-нибудь?

– Я к этому и веду, – строго ответила Любовь Сергеевна и перелистнула страницу в книжечке. – После ужина я не стала сразу уезжать. Я думала, Павел Антонович может сказать еще что-нибудь интересное… Но он куда-то ушел, а говорили другие. Некоторые гости уехали. Я тоже начала думать, что и мне пора домой, но я не хотела исчезнуть, не попрощавшись с хозяином. И тут я услышала разговор Колозина с дочерьми Павла Антоновича. Он сказал им, что знает, кто убил Изотовых.

– По словам дочерей, – заметил Ломов, – он не назвал имени, и даже намека не дал.

– Да, так оно и было, – подтвердила Любовь Сергеевна. – Они заинтересовались и попытались выведать у него имя, но как только Колозин понял, что они в его власти, он стал их дразнить, будто он не имеет права говорить им об убийце, это может быть опасно, и все в таком же духе. Потом младшая дочь Снегирева сказала, что он все выдумывает, а старшая поддержала ее словами, что Колозин на самом деле ничего не знает и только морочит им голову. Он объявил, что в таком случае больше ничего им не скажет, и ушел в гостиную. Предыдущий разговор был на верхней площадке лестницы, – на всякий случай пояснила Любовь Сергеевна, – и любой мог его слышать.

– Боюсь, вы не сообщили мне ничего нового, – поморщился Сергей Васильевич. – Мне известно о разговоре, который вы описали, и он задает больше вопросов, чем дает ответов.

– Погодите, вы еще не дослушали, что было потом, – сказала Любовь Сергеевна. – По правде говоря, поведение Колозина меня возмутило. Мне не понравилось, как он обращался с дочерями Павла Антоновича, и мне не понравилось, что он замалчивал имя убийцы. Поэтому я пошла за ним и попыталась его убедить, что он не прав и что, если он действительно знает, кто убийца, он должен сказать, потому что этот человек может снова совершить преступление. Он выслушал меня, недобро прищурившись, – Тихомирова поежилась, – и смотрел на меня с таким неприязненным видом, что я даже немного струхнула под конец. Потом он наговорил мне дерзостей, что разговор был не для моих ушей и что в моем возрасте стыдно подслушивать. Я снова стала его убеждать, что он обязан назвать имя убийцы, но он перебил меня и сказал буквально следующее: «Вы глупая старая курица. Это я их убил, ясно вам? Поэтому я знаю, кто убийца». По правде говоря, я опешила, – нервно продолжала Любовь Сергеевна, – а он заметил это и стал расписывать, что мамаша постоянно требовала деньги, папаша был полное ничтожество, а дети все время визжали и хныкали, и все они ему надоели до тошноты. Еще он сказал какую-то странную фразу – что прикончить их было не труднее, чем кошку, которая шипела на него во дворе. Но… он ведь сказал неправду, да? Он рассердился и хотел меня проучить, и я так это и поняла…

– Подождите, – перебил собеседницу Ломов. – Он точно упоминал кошку?