Читать книгу - "Нерасказанное - Ritter Ka"

кровати везли.

******

Никита вернулся снизу.

Сел рядом на скамью, выпрямил ноги, посмотрел на Симона.

Ночная река, звезды на воде. Лампа тускло светит, хлюп воды. Двое трезвых. Все понимающих.

– Как наши дела? Двигаемся? — Симон спросил, между прочим, пуская дым в сторону.

- Все по плану, - ответил Никита, удивительно серьезный. — Даже лучше, чем рассчитывали.

— Завтра все будет не то, что тебе покажется. Имей в виду. Я с тобой. Еще раз. Запомни это.

Никита кивнул, но не удержался от кривой ухмылки:

– Петлюра, не начинай. Если заводишь шарманку — то или революция, или шапито.

– Шапито, – сухо бросил Симон. – Завтра увидишь.

И еще. Не подставляй всех. Это риск.

– сделал паузу, вдохнул дым.

– Павел твой может все завалить. Отпусти лучше.

Никита посмотрел в сторону, пожал плечами:

– Знаю. Но в первый раз в жизни не могу. Как пацан. В тридцать пять. Уже два месяца.

– Это твое решение, – сказал Симон ровно. - Твоя жизнь. Я предупредил.

– Кассандра ты наша заботливая, – Никита поморщился. — Как моя мамочка, только с сигаретой.

Симон улыбнулся. Едва.

– Я знаю о тебе больше, чем она. Ты мне даже своего Павла привез показать.

— Ну не Николаю его показывать. Ты ведь у нас целый атаман, который всех достает, – отразил Никита.

Они переглянулись. Ни один не обиделся. Почти два десятилетия рядом.

Никита вздохнул, посмотрел в темноту:

– Не обращай внимания на Володю. Перебесится. Я разберусь.

Симон кивнул. Медленно. Дым растворился над рекой.

II. УТРО

Рассвет на Днепре. Вода стояла зеркалом, легкий туман расстилался над плесом и тянулся к зеленым склонам. На эту абсолютную красоту созерцал вечный Тарас.

Наверное, смеялся.

Палуба вздрогнула.

Тяжелые сапоги стучали по дереву. На яхту вместе, с резким железным грохотом, ворвались жандармы - с десяток мужчин в серо-зеленых мундирах. Кашкеты с блестящими кокардами-орлами, на ремнях — новые трезубцы, чтобы знали, чья власть здесь. У кого-то за плечом винтовка, у кого-то револьвер в кобуре.

Действовали слаженно, как рот на штурме: один уже копнул дверь ногами, другой сверял что-то со списком в руках. Каждое движение резко, отточено, словно боялись не успеть. От ударов дверей и шагов палуба дрожала, а на гладкой поверхности Днепра расходились круги, ломая зеркальную тишину.

Первая дверь. Взлетают с третьего удара.

Жандарм смотрит, кто в каюте. Далее в перечень.

– Чикаленко, Евгений Харлампиевич. Владелец судна.

Растрепанный, измятый, расхристанный. Усы влажные, глаза красные. Тяжелое похмелье.

— Что?.. Что произошло?.. — бормочет, ничего не соображая.

Два жандарма берут его под руки.

Выносят на палубу, где уже грохот сапог и холодная утренняя влага.

Следующая дверь. Гупают сапогами. Замок трещит. Бутылки валяются под ногами, на тумбе еда, куча одежды, мужской и женской. Все вместе.

На узкой кровати Володя с кухаркой. Одеяло ничего не прикрывает.

Жандарм ведет пальцем по бумаге:

— Бывший глава правительства. Владимир Винниченко.

Володя хватает край одеяла, прикрывается. Красные глаза.

– Одевайтесь, – командует старший жандарм. Двое бросают ему штаны под ноги. Как только Володя натягивает что-то на себя:

— Вы арестованы.

Оковы щелкают металлом в тишине каюты. Володя бормочет: "Ах ты сука в вышиванке..."

Следующая каюта.

Тесная, одноместная. Чистота. Даже пепельница блестит. На полу ни бутылки, ни крошки.

Никита лежит одет. Не спит. При оружии.

Глаза ясные, трезвые.

Рядом Павел, сонный, опухший, волосы мокрые, без одежды, прикрытые одеялом. Его рука тяжело лежит на груди Никиты.

— Встать! — гаркнув жандарм.

Никита вздохнул, растянул слова:

– Вас увидел и уже стою…

Павел в полусне нащупывает его:

– Да не весь.

Несколько жандармов прыснули, но старший нахмурился.

— Чты ты мне тут липой шелестишь?

Посмотрел в список.

— Ты кто такой?

– Павел… Тычина, – хрипло ответил парень, прикрывая глаза рукой от утреннего солнца.

Старший резко:

— В списке не значится.

(сразу записывая)

— Но теперь есть.

Добавляет имя в пустую строчку. Круг заперся. Никита молча смотрит на это и вдруг понимает. Вот оно. О чем вчера говорил Симон.

Теперь у парня жизнь не будет.

Павел, запинаясь:

— За что… меня?

Старший, регочучи:

— Выбирай сам.

Посягательство на верховную власть. Организация бунта. Или мужеложство.

Никита, отдавая оружие.

– А мне?

Главный, глядя в документы:

— Поручик Шаповал. Наше почтение герою войны. Простите за доставленные неудобства. К Вам вопросов не имеется.

Двухместная каюта.

Дверь выбита.

Василий, заспанный, рубашка полурасстегнутая, вскакивает с постели.

— Что… что произошло?

— Василий Королив? — різкий голос. — Вы главный редактор «Часу»?

Василий моргает: "Да... я... да"

Жандарм:

— Вы свободны.

Взгляд жандарма скользит дальше – на вторую кровать. Оно идеально девственно. Подушка уложена углом, одеяло ровное, чистое. Никто и не ложился.

О Симоне не спрашивают.

Даже в списке его нет.

******

> ЕФРЕМОВ С. О раннем П. Тычине.

"Поэт мирового масштаба. Странный мечтатель с глазами ребенка и разумом философа." (коллега по работе у Е. Чикаленко).

> В. Стус написал о Тычине "Феномен суток".

"В истории литературы не найдется примера, если бы поэт отдал половину жизни высокой поэзии, а половину - беспощадной борьбе со своим гениальным дарованием."

В воспоминаниях о встречах 1964 г. Стус писал, что был поражен, насколько у Тычины тонкие черты лица и мертвая мимика.

> ПРИМЕЧАНИЕ 2. П. Тычина не поддержал шестидесятничество. Возглавлял Инс-т литературы УССР. Министр образования УССР 1943-1948 гг.

Жена называла его "живой мертвец". Он выжил в Домах "Слово" в Харькове и "Ролит" в Киеве.

III. ДОМ РУССОВЫХ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

19 февраля 1900 г.

Полтава

Шевченковские дни

Саймон 20

Чикаленко уже изрядно под мухой. Садится рядом, руки ложатся на плечи Симона.

- Так что же твой знакомый? Пишет? Стихи?

— Прозу.

- О любви?

– Нет. О болезнях и влечении. Но как следует, и о любви сможет. Отправит Вам текст.

Чикаленко проглатывает еще стопку. Не факт что услышал, кивает и смеется сам к себе. Какого-то ляда хватает Симона носом. Перебрал спиртное.

Отрыжка.

Через час Николай.

Манифест «Самостоятельная Украина».

Симон сбоку, пораженный до дна.

После речи Николай наклоняется и хохочет:

- Не теряйся, Малыш. Девок здесь многовато. Еще подцепишь любовь всей жизни. Я вернусь. Вечером.

Боже. Наконец-то. Партия. Эти годы с Николаем были не зря. Опасные акции Сомнительные миссии.

Действительно, Николай вернулся. С парнем. Младший. Семнадцать или восемнадцать. Гимназист. В длинном шарфе. Прочный.

Выше немного.

Русые волосы стеклянные, темные глаза.

Как писаная сумка, сказали бы мать о такой красоте.

На щеках следы бритья.

В глазах что-то хищное.

"Малый. Это Никита. Как ты. Только красивее." хохочет Николай, как медная труба. С какой-нибудь новой женщиной под руку.

Далее – ресторан, закрытая кабина. Посвящение в партию. РУП. С десяток студентов и несколько старших. Николай записывает каждого, принимает присягу. Симон среди них. И Никита.

Позже: "Все, Малыш. Я уехал. Сдружитесь."

В экипаж и махнул.

Мете. Ледяной ветер. Полтава в белом меху. Два парня остаются сами. Смотрят друг на друга. Пальта, фуражки. Голодные. Худые. Снег сыплет на плечи. Симон старше, но с виду одинаковые. Более тонкий.

Никита не выдержал первый. Пихнул Симона:

— Ну давай, что ли. Я из Бахмута. Притолкался паровозом и сейчас назад. Уже все делал.