Читать книгу - "Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц"

Добрались до Сета за час. Быстро нашли набережную и поразились десятком, если не больше, рыбных ресторанчиков.

Мы вошли в первый с нехитрым названием «Terre et mer», что означало «Земля и море».

Я спросил, будет ли сегодня Мишель.

– Будет. Часа через два.

– А где он сейчас?

Официант долго не размышлял:

– Ищите в «Le bonheur du pêcheur».

– «Le Pêcheur» с шапкой над «е»?

Ибо по-французски «Pêcheur» – это рыбак, а «Pécheur» – грешник. Поэтому без знака над «e» название ресторана можно истолковать и как «Счастье рыбака», и как «Счастье грешника».

– Какая разница! У них в прошлом году был повар по фамилии Смит. Говорил, что француз, но «Merlan en colère» (мерлан в гневе) делал так, что мерлану было от чего прийти в гнев.

В «Счастье рыбака» мы действительно нашли Мишеля. Сначала услышали, потом увидели. Он сидел на стуле с гитарой в руках и пел «Hécatombe» Брассенса.

* * *

Мишеля я знал лет двадцать. Род его занятий определить было трудно: он то продавал что-то, то устраивал выставки, то организовывал путешествия. У него было одно неоспоримое и крайне ценное для нас достоинство. Он знал «весь Париж». Во время войны он был в сопротивлении, какое-то время состоял в компартии. После венгерских событий из компартии вышел. С нами работал охотно, я бы даже сказал, с увлечением. «Очень уж я не люблю богатых», – объяснял он свою помощь нам.

Последние годы мы использовали его для продажи ценностей, в основном необработанных камней. Иногда золота. Но наркотики – никогда. Зелье он сам не употреблял и боялся всего, что связано с ним.

Увидав меня, он подмигнул. Я подождал, пока он закончит песню. Подошел.

– Еще две песни – и я буду свободен.

Пел он Брассенса. Да и что еще можно петь в Сете, в городе, где жил и похоронен Жорж Брассенс, где воздух пропитан его песнями и морем. Мишель постригся под Брассенса, отпустил усы, держал гитару как Брассенс. Должен признаться, пел он здорово.

Мы с Кики сели за маленький столик. Закончив петь, Мишель подошел к нам.

– Ну как?

– Просто здорово, – я говорил искренне. – Ты давно здесь?

– Почти полтора года.

– Давно не видел Топалова?

– Давно. И не сожалею.

– А как давно?

– Да года полтора, не меньше. Как сюда перебрался, его не встречал. И это прекрасно.

– Почему?

– Понимаешь, Эжен, он в последние годы, по-моему, связался с наркотиками. Ты знаешь, я с дурью никогда не связывался. Наркотики – это и вредно, и опасно. Прекрасная мадмуазель со мной согласна? – взглянул он на Кики.

Кики согласилась, а он продолжил:

– Но наркотики меня однажды спасли. Да-да! Один субъект написал на меня донос, будто я не очень честно принимаю ставки на скачки – это в принципе было правдой – и что я помогаю некоторым дамам скрывать секреты от их мужей, что тоже не ложь. Но он еще написал, будто я сбываю наркотики. Это его погубило. Комиссар семнадцатого округа Луи-Жак Эммануэль – представляешь, с такой фамилией живет всю жизнь с одной женой! – сказал: «Мишеля я знаю уже десять лет, он никогда не будет заниматься наркотиками, а посему это пасквиль, и рассматривать его я не буду».

– Что ты знаешь про Топалова?

– Я тебе сказал, что последние полтора года его не видел. Ну, а в прошлом… Не волнуйся, Эжен, не расскажу даже под пыткой.

– Как твое мнение, если Топалову надо будет продать необработанные камни, к кому он обратится?

– Ах, вот в чем дело! Я не знаю. Раз он связался с наркотиками, у него должны быть новые приятели. Вычеркни его из своих друзей, Эжен. А если он камни взял и деньги не отдал, спиши в убыток.

Наверное, он прав.

– Еще есть вопросы?

Больше вопросов у меня не было.

– Тебе правда понравилось, как я пою Брассенса?

– Правда.

– А ведь я хорошо знал Жоржа. Подумать только, его уже нет почти десять лет! Как летит время! После войны мы дружили. Именно Жорж подсказал мне идею с отгадыванием пола младенцев. Я на этом прилично заработал. Мы жили на эти деньги почти год.

– Что за идея? – вежливо поинтересовался я.

– Я предсказывал пол младенцев за восемь месяцев до рождения. Тогда еще медицина не доросла до того, чтобы узнавать пол ребенка до появления на свет. Мой метод был прост. Я раздавал родителям анкету. Те должны были указать дату зачатия, ответить на вопросы антропологического, медицинского и интимного характера, вложить в конверт всего десять франков и послать в клинику. Условия честные. Если пол отгадан – деньги наши. Если нет – деньги возвращаются.

– Ну и в чем секрет? – удивился я.

– Я всем без исключения писал: у вас родится мальчик. По статистике мальчиков и девочек рождается приблизительно поровну. Таким образом, в пятидесяти процентах правильный ответ обеспечен.

– А как же с другими?

– Они на радостях или забывали про меня, или стеснялись требовать назад такую мизерную сумму. Ну, а если просили, я посылал мамаше розу, поздравлял отца с рождением очень красивой девочки, будущей матери, и спрашивал, в какой банк перевести деньги. После этого только порядочная свинья требовала вернуть десять франков назад.

– Я бы точно не потребовала, – вздохнула Кики.

– И как все кончилось?

– Не как, а где. В полиции. Я им объяснял, что моя идея приводит к повышению рождаемости в нашей стране, что это важная государственная задача…

– И в результате?

– Отсидел год. Кстати. Один из моих, если так можно выразиться, клиентов содержит отличный ресторан недалеко отсюда. Я ему предсказал троих мальчиков. Троих мальчиков! Рекомендую заглянуть. «Дикая утка». Буйабес у него лучше, чем в Марселе на Бельгийской набережной.

Всё. Больше ничего я не узнаю. Можно ехать в Марсель, послать депешу из генконсульства и потом за деньгами в Браззавиль.

А Мишель продолжал:

– Знаешь, кого я вчера видел в этом ресторане?

– Кого?

– Вадима.

Я насторожился:

– Какого Вадима?

– Из вашего ЦК.

– Кузякина?

– Я просто удивляюсь, как человек может жить с такой труднопроизносимой фамилией.

– Где этот ресторан?

– На полпути отсюда до Монпелье. Мне сказали, он там бывает каждый вечер. С какими-то типами. И дамы при них.

– Ты их знаешь?

– Я знаю весь Париж. Знаю Лазурный берег. Этих я не знаю.