Читать книгу - "Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин"

Квартиру Пряжниковых на Метростроевской Дорохов любил. Бронзовые безделушки тускло отсвечивали с полок, шаги глушил истертый за века хорезмский ковер. Здесь так славно пить крепкий чай из тончайших чашек, армянский коньяк из позолоченных рюмок, курить «Казбек», «Честерфилд» и «Столичные», добавляя синеватыми струйками дыма еще один хороший запах к аромату этого дома.

– Запек вырезку в фольге, – сказал Сенька. – Нормально? С чесноком… Давай по рюмочке?

– Так никаких же возражений! – сказал Дорохов.

Дорохов выпил рюмку коньяка, захотелось сесть и не вставать.

Он увидел на спинке стула «олимпийку» с надписью «Универсиада-83».

– Берг был?

– Что?.. Да, Санька у меня ночевал, – сказал Сеня, что-то отыскивая в сушилке над раковиной. – Кстати, Миха. Ты помнишь, осенью мне говорил… Про сплавы. Помнишь?

– Да.

– Вы это с Сашкиным одноклассником мастерите?

– Это Берг тебе сказал?

– Ну, – Сеня взял из сушилки большую зеленую кружку. – Он сказал, что ты подружился с парнем из его класса. Шустрый, говорит, мужик, аферюга. Дима, да? Я почему-то сразу подумал, что ты с ним вместе химичишь.

– Сеня, не томи. Давай, говори про публикацию.

– Хорошо, – Сенька сел к столу, стал набивать трубку. – Слушай. У папы есть одна приятельница. Собственно, это мамина подруга.

– Короче, Сеня!

– Не торопи меня! – строго сказал Сеня. Он наклонил чубук, шумно попыхал. – Видишь ли, не может такого быть, чтобы книга писалась без мысли ее опубликовать. Ты можешь сейчас об этом не мечтать, не думать. Но рано или поздно ты захочешь напечататься. Ведь так?

– Так-то так, – согласился Дорохов. – Но это же нереально. По крайней мере, в нынешних исторических условиях. Хорошо, предположим, что получилась настоящая книга. Предположим, что она соответствует требованиям. Хотя у меня на этот счет большие сомнения. Но ты же ее читал, Сеня. Такой опус не лезет ни в какие ворота. Тут тебе и неклассовый подход к истории, и мракобесие, и религиозная пропаганда. А сионизмом просто пропитано, и сочится ядовитыми каплями.

– Погоди, погоди! Ты вообще видишь, что в стране происходит? «Детей Арбата» напечатали, так? «Белые одежды» напечатали?

– Ну.

– И тебя могут напечатать. Времена меняются, брат-храбрец. Еще пара пленумов ЦК в таком ключе – и «Посев» будет в киосках продаваться. Не может же быть такого, Миха, чтобы ты не хотел взять в руки свою книжку. «И вот она, эта книжка – не в будущем, в этом веке! Снимает ее мальчишка с полки в библиотеке! А вы говорили „бредни“, а вот через тридцать лет…»

– «Пылится в моей передней взрослый велосипед».

– Мы отвлеклись, – Сенька пыхнул трубкой. – Я дочитал. Рассказал папе. Возражений нет?

– Да нет, – Дорохов пожал плечами. – А он тоже читал?

– На это у меня разрешения не было, – сказал Сеня. – Я ему только ситуацию обрисовал. Сказал, что Миша написал книгу, выдумал прелюбопытнейшую интерпретацию событий раннехристианского периода. Папа мне на это ответил: поговори с тетей Соней.

– Что за добрая волшебница?

– Тетя Соня… Софья Георгиевна Курганова. Лет пятнадцать, наверное, заведовала отделом прозы «Нового мира». Что скажешь?

– Что ж… Да, наверное… Конечно, надо начинать, – пробормотал он. – А ты ей уже… сообщил?

– Естественно. Сказал, что мой друг написал книгу. Сказал, что я хочу знать ее мнение.

– Ну и выскажет она тебе мнение. А что в сухом остатке?

– Тетя Соня человек умный и знает правила игры. Самая золотая проза «Нового Мира» прошла через ее руки. Понятно, что раз ты пришел к ней с книгой, значит одного ее одобрения или неодобрения тебе мало. Так что в сухом остатке ее протекция.

– А возможна такая протекция?

– Конечно, – уверенно сказал Сеня. – Миха, она интеллигентнейший человек. И я тебе скажу – она из очень влиятельной семьи. Муж ее покойный, между прочим, был председателем Госкино. И соответствующие связи.

– Но это же давно было.

– Что-то давно, а что-то осталось и по сю пору. Таким людям, как она, знаешь ли, достаточно иной раз позвонить по телефону когдатошнему ученику или когдатошнему протеже… Я уже обо всем договорился. Звони тете Соне, она ждет.

Дорохов подумал: а сколько можно целковать? Какой смысл в писательстве, если не надеешься, что книгу прочтет кто-то кроме Сеньки и Гариваса?

– Как, ты говоришь, ее имя-отчество?

– Вот телефон, – Сенька протянул блокнотный листок. – Курганова Софья Георгиевна. Поверь мне, это вполне могут опубликовать. Не теперь, так через пару лет. А если учесть нынешние политические подвижки, так ты еще знаменит станешь. Если только тебя прежде за твою металлургию не посадят.

* * *

…рассказывай!

– Арестованы все?

– Да. Все четверо.

– Сопротивление оказывали?

– Жена Арафы оказала сопротивление. Бешеная сука царапалась. Аристарх ее немного прибил.

– Хорошо, – Нируц кивнул. – Послушай-ка меня.

Севела тут же сел и стал смотреть на своего майора.

– Это сообщество, – сказал Нируц. – Это большое сообщество. За один лишь минувший месяц агенты вызнали про восемнадцать человек в Ерошолойме, двадцать пять в Тире, про десятерых в Яффе… Они произносят проповеди во всех дозволенных к тому местах. Говорят одно и то же, но говорят по-разному.

– Что такое «по-разному»?

– Они произносят одни и те же положения сообразно тому, насколько учены их слушатели. В аудиториях Яффы они проповедуют остроумно и аргументированно, как это принято у иеваним. В кварталах Ерошолойма они говорят просто. В казармах Нижнего города некто Евсевий из Антипатриды проповедовал так, что его два часа слушали легионарии. Слушали с вниманием, не побили, не прогнали, а ржали во всю глотку, когда он загибал про шлюх и ланист, про вороватых децумвиров, про важных наставников юношества, покупающих для любви мальчишек. И притом он прочел проповедь о просвещении. Нет, это замечательно – рассказывать легионариям о пользе просвещения! Но ведь слушали же! Не прогнали, не обидели. Вот послушай некоторые места.

Нируц поискал на столе и взял лист.

– «Должно начинать свое учение с малолетства и продолжать его, сколь можно, и тем отсрочить животную беспомощность или вовсе ее избегнуть. Образованные люди и в старости разумны, а безграмотные и темные в старости делаются забывчивы и жалки. Учение – что светильник, вседневно озаряет жизнь». Каково? Ему бы в кабаках проповедовать трезвость, а в лупанариях целомудрие.

– Но, может быть, это просто чудаки?

– Нет, не чудаки, а сообщество. Их называют галилеянами.