Читать книгу - "Битвы божьих коровок - Виктория Платова"

— Чертова квартира… Там и у нормального человека крышуснесет. А здесь… С кем мы имеем дело здесь?

— С кем? — с готовностью переспросил Пацюк.

— С крестьянкой, Пацюк. С крестьянкой. А подобныеквартиры не для их слабого деревенского менталитета… Будет потом всю жизнь ужасыдетям на полатях рассказывать. Так что ты уж поддержи ее, если что.

— O'key-dokey! — ляпнул Пацюк Забелину и дажезатряс головой от навалившегося на него ощущения полноты бытия.

"O'key-dokey” — это было ее, Мицуко, выражение,случайно подслушанное Пацюком. Забавное, трогательно-наивное и, несомненно,пригодное для всех случаев жизни. А с каким неподражаемым изяществомартикулировал ее рот!.. Пацюк столько раз примерял эту лексическую несуразицу“o'key-dokey” на себя, и вот наконец-то подоспел момент произнести ее вслух.

Неплохо получилось. И главное — в масть.

— Ты что сказал? — сразу же насторожилсяЗабелин. — Где-то я уже слышал эту бредятину…

— В боевичках американских и слышали. Где мировое злопадает с дыркой во лбу и загибается. И все. O'key-dokey. Смотрите лучшемексиканские сериалы, шеф.

После такого напутствия Пацюк прыгнул за дверь и сразу жеоказался в опасной близости к женщине в черном. От нее пахло перебродившимвином и козьим сыром. И это сразу же вдохновило Пацюка.

— Как вас зовут? — вежливо спросил он.

— Настя…

— А меня — Георгий Вениаминович. Но можно просто —Егор.

— Нам далеко ехать? — Она совершенно не знала, очем с ним говорить. И главное — как.

— Здесь рядом. К тому же у меня машина, Настя.

Ну, машина — это было громко сказано. Вот уже несколько летПацюк являлся несчастным обладателем такой же несчастной и вечно простуженной“бээмвухи”. “Бээмвуха” ломалась с периодичностью раз в три дня и будоражилаокрестности пробитым глушаком. В такую развалину Мицуко не сядет даже подстрахом харакири. Но на сельскую жительницу пацюковское сокровище произвелонеизгладимое впечатление.

— Это ваша машина? Красивая… — только и смоглавыговорить Настя, с почтением взглянув на Пацюка.

Еще бы не красивая, если учесть, что явилась ты из мест, гдесамым модерновым средством передвижения является какой-нибудь завалященькийсивый мерин. Или трактор “Кировец” на худой конец.

Стажер открыл переднюю пассажирскую дверь и водрузилоробевшую Настю на сиденье. Движок, как обычно, захрюкал только спустя триминуты.

— Ну и как вам Питер? — спросил Пацюк, трогаямашину с места.

— Еще не знаю, — вежливо ответила Настя и так жевежливо заплакала. — Я только в метро была. В морге и в метро.

Пацюк прикусил блудливый, не ко времени настроившийся на игривыйтон язык.

— Ужасная история. Примите соболезнования, Настя…

— Спасибо. Вы ведь тоже занимаетесь этим делом?

— В некотором роде…

— И вы тоже верите в то, что мой брат покончил с собой?

Ежу понятно, что покончил. На этот счет у Пацюка быласобственная теория. Кирилл Лангер затянул удавку на шее собственными руками и —почти наверняка — сделал это от неразделенной любви.

К Мицуко.

Женщины, подобные Мицуко, были призваны для того, чтобыкосить налево и направо мужское поголовье. Обладать ими было невозможно, необладать — тоже. Оставалось только либо отойти в сторону и отказаться от мыслиприручить богиню. Либо — сгореть в топке порочных страстей. Ухватив лишьнапоследок лакомого женского мясца. Поцеловав лишь краешек платья.

Судя по всему, Кирилл Лангер выбрал второй путь.

И бредовая надпись на окне тому свидетельство. ЛюбовьЛангера к Мицуко была любовью несчастной. Во всяком случае — неразделенной.Иначе его подруга вела бы себя совсем по-другому. А Мицуко оказалась совершенноравнодушной — и к телу самоубийцы, и к самому факту самоубийства. Сочаровательной детской улыбкой подписала протокол — и только ее и видели…

— Следствие располагает неопровержимымидоказательствами, — пробубнил Пацюк. — И мы с вами ничего изменить неможем. Так что придется принять сей факт как данность.

— Мне сказали, что в милицию позвонила его подруга.

— Да, — Пацюк едва справился с волнением. —Вы правы. Его… подруга.

— А я могу с ней увидеться?

— Думаю, вам необходимо с ней увидеться, — онсделал ударение на слове “необходимо”. — Если хотите, я устрою…Побеседуете с ней в неформальной обстановке.

— Спасибо… Большое спасибо… А когда?

"Да хоть сейчас”, — едва не прокололся Пацюк илишь в последний момент удержался от подобной глупости.

— Я дам вам номер телефона. Позвоните ей.

— А… это удобно?

— Конечно, — с неподдельным жаром воскликнулстажер. — А я отвезу вас на встречу…

— Я и так отнимаю у вас много времени, — совсем нек месту заартачилась сельская тетеха. — Я бы могла и сама…

— Что вы! Мне совсем не трудно… Вот мы и приехали.

Ржавый пацюковский кабриолет затормозил у мрачногосемиэтажного дома с одинокой парадной, выходящей прямо на линию. Высунувшись измашины, Настя задрала голову и несколько минут разглядывала облупившийся модернначала века.

— Здесь он жил? — благоговейным шепотом спросилаона.

— Да. Именно здесь он и жил, — подтвердилПацюк. —

Квартира на верхнем этаже. Место, конечно, радужных мыслейне навевает…

— Что-то мне нехорошо, — вдруг запричитала Настя,а ее неожиданный покровитель нахмурился.

Недоставало еще, чтобы эту непуганую цесарку хватилкондратий — и тогда прости-прощай Мицуко, прости-прощай родинка на ее правойщеке, прости-прощай шикарный повод…

— Если хотите, можно остановиться у меня, —нашелся Пацюк.

Настя закусила губу, раздумывая над неожиданным предложением.

— Я живу один, так что вы меня не стесните…

— Один? — Настя вспыхнула так, будто он предложилей мзду за секс-услуги. — Что вы… Идемте…

…Квартира номер тринадцать находилась на последнем этаже,куда Пацюка и Настю доставил лифт, не ремонтировавшийся, должно быть, со временгибели в заливе Чемульпо крейсера “Варяг” и канонерской лодки “Кореец”. Лифторал благим матом и лязгал всеми своими стальными конструкциями, чемокончательно доконал простодушную Настю. Она побледнела и впилась ногтями в локотьпровожатого.

"Еще стошнит беднягу”, — подумал тот и невольноотодвинулся.

Но, несмотря ни на что, они доползли до седьмого этажа безвсяких приключений. Вывалившись из кабины, Настя перевела дух и уперласьвзглядом в дверь, единственную на площадке.