Читать книгу - "Фам фаталь - Валентина Демьянова"

товарища юности и не подумал заступиться. Сдается мне, он и не пытался за Галлера слово замолвить.

– Много вы понимаете! Знаете, какие времена были? Завести речь о спасении Галлера значило подписать себе смертный приговор! Галлер был обречен. Ему уже никто помочь не мог. Его судьбу решали не здесь, а в Москве. У нас только следствие шло да, возможно, приговор привели в исполнение. И хотя у Леонида Николаевича с тогдашним начальником НКВД отношения были хорошие и тот часто бывал у него в доме, выручить Галлера Кайсаров не мог. Думайте, что хотите, но в той ситуации он принял единственно правильное решение: спасти хотя бы работы. И это немало! Ведь душа художника живет в его картинах.

– И как Кайсарову это удалось?

– Благодаря своему авторитету! Его очень уважали в городе за подвижничество. И еще... Леонида Николаевича считали безвредным чудаком, помешанным на собирании произведений искусства, и потому смотрели сквозь пальцы на некоторые его вольности.

Евдокия Васильевна помолчала, потом неохотно добавила:

– И, может быть, благодаря Лиле. Ходили слухи, у нее был роман с начальником НКВД. Никто ничего точно не знал, но все шептались.

– Если все обстояло, как вы рассказываете, отчего же вы до сих пор храните события тех дней в тайне? Теперь-то уж можно рассказать о гражданском подвиге основателя музея.

Закусив губу, женщина потерянно молчала.

– А может, у той истории было продолжение? Что стало с картинами во время оккупации? Как я понимаю, их не могли эвакуировать вместе с другими ценностями, ведь по документам они числились уничтоженными.

– Мы с Леонидом Николаевичем спрятали их в подвале собора, – глухо проронила она.

– Выходит, когда вы говорили о доверенном человеке, помогавшем Кайсарову укрывать оставшиеся ценности, имели в виду себя?

Евдокия Васильевна молча кивнула.

– Хотите сказать, что все картины погибли при взрыве собора?

Она снова кивнула, но уже не так уверенно.

– Неправда! – жестко заявила я. – Недавно одна из картин Галлера попала мне в руки. Она была куплена мной в этом городе и находилась в отличном состоянии. А это означает, что картины в подвал никто не прятал. А если и прятали, то был некто, кто их после этого снова извлек. До того, как взорвали собор. Это случайно были не вы?

Евдокия Васильевна тихо охнула и побледнела.

– Господь с вами, как можно такое говорить? – прошептала она помертвевшими губами.

Мне было ее искренне жаль, но я решила воспользоваться моментом и докопаться до истины.

– Значит, Кайсаров!

Женщина тихо всхлипнула и скорбно качнула головой:

– Позор-то какой на старости лет! В воровстве обвинили! Да я нитки чужой за всю жизнь не взяла...

Я осторожно дотронулась до ее плеча:

– Евдокия Васильевна, извините меня. Я не имела права говорить вам такие жестокие вещи, но меня разозлило, что вы его покрываете. Я ведь догадываюсь, что это дело рук Кайсарова!

Она подняла на меня полные слез глаза:

– Леонид Николаевич был действительно достойным человеком, и объяснить тот его поступок я не могу. Не хочется думать о нем плохо, поэтому я утешаю себя тем, что у него имелись веские причины так поступить... Большую часть картин мы действительно схоронили в тайнике под собором. Но самые лучшие... около десятка... Леонид Николаевич отложил в сторону. Объяснил, что их он намерен спрятать в другом месте.

«Вот оно!» – мысленно возликовала я, но от замечаний вслух благоразумно воздержалась.

Евдокия же Васильевна, не замечая моего волнения, продолжала рассказывать:

– Закончили под утро. Это был тот короткий миг, когда наши уже покинули город, а немцы еще не вошли. Мы с Кайсаровым стояли на монастырском дворе, и он мне сказал:

– Бегите, дорогая, домой и постарайтесь, чтоб вас никто не увидел. Все, что мы должны были сделать, сделано. Теперь главное – сохранить совершенное нами в тайне. Прошу вас, никогда никому не рассказывайте о том, чем мы тут с вами занимались.

– А вы что же? – растерялась я.

– Я задержусь. У меня тут остались еще кое-какие дела, – уклончиво ответил Леонид Николаевич.

– Давайте я помогу. Вдвоем мы быстро закончим, – с жаром предложила я.

Он мягко отклонил мое предложение, а настаивать я не решилась, мне показалось, что Кайсарову не терпится отделаться от меня... В те годы я была восторженной дурочкой, и мне вдруг пришла в голову мысль, что наш директор решил пожертвовать собой, но не пустить немцев на территорию музея. Сегодня такая наивность выглядит смешной, но тогда, перед войной, мы были иными... более доверчивыми, более экзальтированными. В общем, домой я не пошла, а спряталась рядом с главными воротами. Решила сидеть там хоть до утра, но своего директора одного не оставлять, и если ему суждено погибнуть, то умереть вместе с ним. К сожалению, долго ждать не пришлось. Кайсаров вышел из музея через пятнадцать минут после меня. В руках он нес свернутые в рулон картины.

После разговора с Евдокией Васильевной ехать в гостиницу не хотелось. Я была так взволнована, что и представить не могла, как буду сидеть в четырех стенах. Загадка возникшей из небытия «Обнаженной» наконец решена. Оказывается, лучшие работы Галлера, воспользовавшись моментом, присвоил директор музея. У меня не оставалось сомнений, что все это время они хранились в его доме, благополучно пережив войну и в отличном состоянии дойдя до настоящего времени. Лучшим тому подтверждением являлась «Обнаженная», неожиданно появившаяся на свет именно в этом городе.

Правда, лучезарное настроение несколько омрачал тот факт, что картина Галлера куплена мною у случайного человека. Я прекрасно понимала, что, реши Лиля расстаться с работами Галлера, она продавала бы их лично и не на автостоянке возле загородного ресторана. Выходило, что картина была у нее украдена, и хорошо, если только она одна... А если все? Об этом даже думать страшно! Ведь если они исчезли из дома Кайсаровых, то могли разойтись по разным рукам, и в этом случае разыскать их будет очень и очень непросто.

По собственному опыту я знала, что мрачные мысли мешают продуктивно думать, поэтому отбросила в сторону самые худшие предположения и попыталась посмотреть на ситуацию с другой стороны. Поиски картин в любом случае предстояло начинать с дома Кайсаровых. Там они пролежали долгие годы, и только там можно было узнать о постигшей их участи. С Лилей вести разговор было бы сложно. Такой крепкий орешек, как она, без убедительных доказательств не