Читать книгу - "Якудза, или Когда и крабы плачут - Юрий Гайдук"

упал на циновку, которая, судя по всему, служила владельцу джонки постелью. Спустя какое-то время, отдышавшись и стараясь особо не напрягать измочаленное тело, вытянулся во весь рост и вздохнул облегченно. Чисто интуитивно он понимал, что до рассвета осталось не более трех-четырех часов, и за это время ему надо было восстановить все свои силы. Или хотя бы их часть, чтобы как можно дальше уйти от этого проклятого причала, где корейские коллеги по икорно-крабовому бизнесу сбросили его в море. Как это ни удивительно, но он вдруг и почувствовал холод, и осознал, что лежит в совершенно мокрой одежде, с одной кроссовкой на правой ноге, и что все это вместе взятое может привести к простуде.

И засмеялся от этой мысли, обозвав себя идиотом.

Как бы там ни было, а вскоре появилась мелкая дрожь, и он, чтобы хоть немного согреться, с силой растер себя руками, но это не помогло, и он привстал на колени, надеясь найти под тентом хоть какое-нибудь тряпье, в которое можно было бы закутаться. Всматриваясь в темноту и шаря руками по плоскому днищу, он наткнулся на штормовку и брюки, которые спасали рыбака в непогоду. Пытаясь добыть еще что-нибудь, обнаружил пластиковый ящик с крышкой, напоминающий матросский рундучок, и когда открыл его, то был приятно поражен — на дне лежал пластиковый пакет-холодильник, в котором хранилось несколько кусков жареной рыбы и отдельно в пакете — сваренный рис. Здесь же были бутылочки с соевым соусом и водой.

Мысленно поблагодарив хозяина джонки за этот щедрый подарок, Седой с жадностью съел половину рыбацкой снеди, оставив вторую половину на потом, и, уже несколько успокоенный и насытившийся, вновь растянулся на циновке, подстелив под себя утепленные брюки и накрывшись штормовкой. Долго лежал практически не двигаясь, ни о чем стараясь не думать, и лишь пытался уловить тот момент, когда в него начнет возвращается тепло, а вместе с ним и силы.

И это ощущение пришло. Теперь он мог не только двигать руками и ногами, но и более-менее здраво мыслить, анализируя все случившееся с того момента, когда он сошел на берег Пусана. Правда, анализ получался урезанный, какой-то однобокий. Он помнил буквально все до первого укола и весьма сумеречно то, что было после вплоть до того момента, когда его выволокли из подвала и загрузили на заднее сиденье «Форда». Судя повсему, те препараты, которые ему периодически вкатывали в левое предплечье, начисто изымали из памяти как все вопросы, которые ему задавали, так и его ответы. Это был какой-то страшный провал в памяти, и лишь отдельные всполохи прорывающегося сознания подбрасывали отрывочные фрагменты допроса. Также он не мог реально осознать, как долго его пытали. Сутки? Двое? Понятным было одно: под действием этих уколов он, возможно, раскрыл корейцам ту информацию, которые они желали получить в связи с его визитом в Пусан.

«Господи, — взывал он к Богу, — что же такого важного желали узнать корейские компаньоны Мессера, если решились на столь кощунственное похищение его доверенного лица? И почему они его не убили там, в подвале, и не сбросили труп в море?»

Впрочем, ответ на этот вопрос он нашел, насилуя свой мозг и вороша в памяти те часы заточения, когда допрашивающий его палач крикнул кому-то, причем на чисто русском языке: «Кофеин… кофеин ему вколи! Мне с ним еще пообщаться надо. Да скажи своему мордовороту, чтобы перестал кулаками махать, а то я его самого на перо посажу. И если кому что непонятно, повторяю: он нам нужен живой».

Мысленно зацепившись за обещание «посадить на перо» того садиста, который изначально отправил его в нокаут, Крымов пришел к выводу, что подобное мог сказать только бывший зэк, а это значило?.. Впрочем, ответ на этот вопрос уже не имел смысла. Законопослушные россияне на подобное не пойдут, и получалось, что кто-то из дальневосточных криминальных авторитетов, снюхавшись с южнокорейскими бандитами, пытается перехватить инициативу Мессера с выходом на новый перспективный рынок. Да, пожалуй, так оно и было. На эту же мысль наталкивали пробивающиеся сквозь пелену тумана обрывки вопросов, и один из них — адреса московских контрагентов, которые рвутся на дальневосточный рынок. И если принять это за рабочую версию, то становилась понятной истинная причина его похищения. Впрочем, вполне вероятно, что его могли похитить и подельники Хан Мэн Хо, если, конечно, в его клане начался раздор. Возможен подобный расклад? Вполне. И он вновь попытался проанализировать все то, что удалось вытащить из одурманенных уголков сознания.

И опять ему помог крошечный момент озарения, когда он словно наяву услышал русскую речь, и тот, уже якобы знакомый ему голос наставлял своего напарника: «Ты пойми, убивать здесь нам его нельзя — и Мессер, и Хан могут догадаться, кто может стоять за его убийством, и тогда… Мессер, конечно, тоже не жилец, как и Хан, но и спешить с этим нельзя, можно завалить все дело». — «И что же, — спросил тот, второй, также говоривший по-русски, но с небольшим акцентом, — нам его, что же, в живых оставлять? Так он же сразу всех сдаст». — «А кто тебе сказал, что мы в живых его оставим? А посему слушай сюда. Когда стемнеет, отвезете его на тот причал, где рыбацкие джонки ошвартованы, снимешь с него наручники, развяжешь путы на ногах и сбросишь в море. Надеюсь, понимаешь, к чему я клоню? Вот и хорошо. Да не забудь вложить в его бумажник книжку моряка. И когда найдут утопленника, выброшенного приливом на берег… Вот так-то. Ну а пока Мессер и Хан будут разбираться, что к чему… в общем, работаем». — «А баксы, что в бумажнике лежали, все-таки более трехсот “зеленых”?» — разволновался тот второй, что говорил с легким акцентом. «Можешь оставить их себе, считай, что плата за работу».

Крымов закрыл глаза и вновь почувствовал озноб, правда, на этот раз не такой жесткий, и от понимания того, что он все-таки остался жив, пришло нечто похожее на успокоение, а вместе с ним стала наваливаться дремота, которую он уже не мог победить, хотя и осознавал, что ему здесь нельзя оставаться до рассвета.

Проснулся от того, что защекотало в носу и он чихнул, вздрогнув при этом. Раскрыл глаза и невольно улыбнулся — кромка моря розовела, а между губой и носом копошилась какая-то букашка, пытаясь забраться в ноздрю. Чихнув еще раз так, что тело тут же отозвалось резкой болью, он осторожно высунулся из-под навеса и, убедившись, что на берегу никого нет, нырнул обратно. Доел прожаренную в масле