Читать книгу - "Каменный мешок - Арнальдур Индридасон"

Элинборг села в машину и позвонила Сигурду Оли. Он как раз уходил из Беньяминова подвала, проведя там долгий и невыносимо скучный день. Элинборг наказала ему искать изящный медальон, где должна храниться прядь волос возлюбленной хозяина дома. Сигурд Оли застонал.

— Так, приятель, не ныть на работе! — отрезала Элинборг. — Стоит нам найти прядь, как мы или раскроем дело, или исключим эту версию. Просто и удобно.

Положив трубку, Элинборг завела двигатель и уже собиралась отъехать, как вдруг ей пришла в голову одна мысль. Пришлось двигатель выключить и задуматься, закусив нижнюю губу. Делать нечего, надо возвращаться.

Бара не ожидала снова увидеть на пороге гостью из полиции:

— Вы что-то забыли?

— Нет, просто у меня возник еще один вопрос, — сказала Элинборг, переминаясь с ноги на ногу. — Очень короткий.

— Я вас внимательно слушаю, — нетерпеливо бросила Бара.

— Вы говорите, что сестра ушла из дому в плаще. Я имею в виду, в тот день, когда она пропала.

— Да, и что?

— Я хотела узнать, что это был за плащ.

— Ну как что за плащ? Самый обыкновенный плащ, ей его мама подарила.

— Я хотела узнать, — продолжила Элинборг, — не помните ли вы, какого он был цвета?

— Плащ?

— Ну да.

— А почему вам это интересно?

— Мне просто любопытно, — ответила Элинборг, не желая вдаваться в подробности.

— Я его толком не помню, — пожала плечами Бара.

— Ну разумеется, — сказала Элинборг. — Я понимаю. Большое спасибо и извините еще раз за беспокойство.

— Но мама говорила, будто бы плащ был зеленый.

* * *

Наступили странные времена. Все стало меняться.

Томас перестал мочиться в кровать по ночам. Перестал доводить отца. И еще — Симон не мог понять, в чем тут секрет — Грим ни с того ни с сего вдруг заметил, что младший сын существует, и начал с ним общаться. Наверное, думал Симон, это Грим переменился, а переменился он оттого, что приехали военные. А может, это вовсе не Грим, а Томас.

Мама никогда не говорила с Симоном про газовую станцию. Грим-то все время ее поминал, но Симон отчаялся понять, что тут к чему. Грим постоянно обзывал маму выблядком, газовой блядью и все повторял одну и ту же историю про огромный газовый баллон, где был «свальный грех» той ночью, когда ждали конца света, а комета должна была врезаться в Землю. Симон никак не мог взять в толк, о чем это Грим, но видел, что мама принимает все это близко к сердцу. Видел, что от слов Грима ей больно, больно до крика, словно бы он не говорил, а бил ее.

Однажды они были с Гримом в Рейкьявике, и тот, проходя мимо газовой станции, указал пальцем на огромный баллон и расхохотался. Там-то, сказал он, и появилась на свет твоя мать. И тут совсем стал помирать со смеху. Газовая станция в те дни была одним из самых больших зданий в городе, Симон ее боялся и все время о ней думал. Один раз он набрался смелости спросить у мамы про станцию и про баллон, который назывался непонятным словом «газгольдер», — так его мучило любопытство.

— Не слушай ты его, он говорит глупости, — ответила мама. — Ты уже взрослый, должен понимать, зачем и почему он себя так ведет. На его слова можно не обращать внимания. Пустая болтовня, только и всего.

— А что было на газовой станции?

— Представления не имею. Это он все из головы выдумал. Или подцепил где-то эту басню, вот и повторяет, как попка-дурак.

— Но где теперь твои мама и папа?

Мама замолчала и посмотрела сыну в глаза. Этот вопрос мучил ее всю жизнь, и вот теперь собственный сын, в своей детской невинности, взял да и задал его — и что же? Она не знала, что сказать Симону. Она не знала, кто ее родители, так и не смогла выяснить. Ее первые воспоминания — она живет в каком-то доме в Рейкьявике, там очень много детей, а потом ей говорят, что она никому здесь не сестра и не дочь, а платит за нее непонятный «муниципалитет». Она все время повторяла эти слова — никому не сестра и не дочь, «муниципалитет», но лишь много лет спустя поняла, что все это значит. А потом из того дома ее отправили в другой, к пожилой паре, работать кем-то вроде прислуги, а уж потом она, когда выросла, устроилась горничной к торговцу, у которого ее и нашел Грим. Вот и вся ее жизнь. Как она страдала, что у нее нет ни родителей, ни собственного дома, ни семьи, ни братьев, ни сестер, ни дедушек, ни бабушек! Сколько себя помнила, все время пыталась вообразить — а кто они были, ее родители? Но не могла даже придумать, где искать ответа.

Она решила, что они погибли. Был какой-то несчастный случай, и вот. Потому решила, что не могла даже помыслить, будто бы ее взяли и бросили. Да как же это можно, собственного ребенка-то? Она решила — они пытались сохранить ей жизнь, а сами погибли. Отдали свою жизнь ради нее. Всегда так о них думала. Ее неведомые родители были для нее героями. Не могла поверить, что они живы. Этого просто не может быть.

Встретив рыбака, будущего отца Миккелины, она уговорила его приняться за поиски. Они ходили от чиновника к чиновнику, но нигде никто не мог найти о ней никаких записей, только то, что она сирота. Имен родителей не значилось даже в самых старых документах. Свидетельства о рождении и вовсе не было. Тогда они решили отыскать дом с кучей детей, где она росла, и нашли его, но ее воспитательница не смогла ничего ей сказать, только что за нее платил город, а лишние деньги были им совсем не лишними. А о том, кто ее отец и мать, она ни у кого и не думала спрашивать — зачем?

Много лет минуло с тех пор, как она бросила искать родителей. А потом в тот вечер Грим вернулся с работы и рассказал эту историю, будто бы узнал, кто они, как она появилась на свет. Она не забыла его мерзкую улыбочку до ушей, когда он вещал про «свальный грех в Пузыре».

Она смотрела на Симона, осаждаемая воспоминаниями о бесплодных попытках отыскать свое прошлое, и хотела сказать сыну хоть что-нибудь важное, но не смогла выдавить из себя ничего, кроме наказа не задавать