Читать книгу - "Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева"

Мне чудится, голос ее закручивается вокруг МаксимаНиколаевича, словно смерч, и влечет его вон из спальни вслед за поспешнымтопотанием обутых в чувяки ног. Раздается звук открываемого окна, и я слышувозбужденные Аннушкины выкрики:

– Вы вылезайте, вылезайте да поглядите, каково можно во-онза той трубой, за гребеньком устроиться! Не бойтесь, я, старуха, и то лазила накарачках!

– Ну какая же вы старуха, Аннушка? – доносится голос МаксимаНиколаевича. – Вы мне сто очков вперед дадите! Ну, так и быть, полезу посмотрю,что за убежище вы там для меня приготовили. Только, Христа ради, не кричитетак, не то вся округа будет оповещена, где в случае чего искать господинаМансурова!

Слышу, как скрежещет кровельное железо. Итак, вышеназванныйгосподин Мансуров все же оказался довольно простодушен – поддался на хитростьсвоей прислуги. И в это мгновение подзоры взлетают вверх, а передо мнойоказывается красное Аннушкино лицо.

– Что ж вы лежите, барыня? Вылезайте! Мухой!

Чем-чем, а «мухой» при всем желании не получается. Я отродуне отличалась поворотливостью, а теперь еще тело замлело от неподвижной позы.Едва выбираюсь, чуть-чуть стою на четвереньках, перед тем как разогнуться,потом все же поднимаюсь и несусь вслед за Аннушкою к двери… Как вдруг нас с неювраз словно пригвождает к полу: стоило ей взяться за замки, как затренькалколокольчик у двери.

Аннушкины глаза, чудится мне, вот-вот выскочат из орбит.Мои, стало быть, тоже.

– Кто там звонит, Аннушка? – доносится из раскрытого окнаголос Максима Николаевича. – Откройте!

Вновь звонят.

Аннушка кладет дрожащую руку на замки и только начинаетчто-то там поворачивать, как слышен тяжелый звук, словно кто-то спрыгнул на полс высоты. Потом раздаются торопливые шаги – и в дверях появляется мужчина впоношенном сером костюме.

Он смотрит на меня с холодноватым изумлением:

– Вы ко мне, сударыня? Чем обязан?

Я таращусь на него, прижимая к себе свой узел. Интересно,сама я о нем вспомнила, вылезая из-под кровати, или Аннушка, уничтожая улики,сунула его мне в руки?

Максим Николаевич Мансуров не слишком высок ростом, худощав,русоволос. Ему, как я понимаю, под сорок. Странное ощущение – мне кажется,будто я его уже где-то видела. Он довольно хорош собой, особенно глаза –настолько редкостного темно-голубого цвета, что я невольно обращаю на нихвнимание, несмотря на безумную ситуацию, в которой оказалась.

– Так что же, сударыня? – с оттенком нетерпения спрашиваетгосподин Мансуров. – Уж не вы ли прислали мне загадочное письмо, которое изаставило меня прервать мои дела и вернуться в Петербург прежде времени? Колитак, извольте пройти в комнату, не стойте в дверях. Аннушка, посторонитесь, вызагораживаете даме дорогу.

Мы с Аннушкой переглядываемся, и нам обеим, как я понимаю,враз приходит в голову одна и та же мысль: хозяин принял меня за другую! Загостью, которая нетерпеливо звонила у двери… но тут звонок тренькает снова.

– Что такое? – удивляется Максим Николаевич. – Еще кто-топришел? Загадочно, кому еще я столь безотлагательно понадобился? Отворите же,Аннушка, что вы стали?

Аннушка, двигаясь с поворотливостью деревянной куклы, спревеликим трудом отпирает дверь и впускает в прихожую миниатюрную даму, одетуюв черное и в черном облаке пышных кудрей.

Моя первая мысль – я и ее тоже где-то видела! Вторая – онаочень напоминает известный портрет Иды Рубинштейн кисти Серова. Довольноскандальный портрет, надобно сказать! Правда, в отличие от Иды Рубинштейн новаявизитерша вполне одета.

Она бросает на меня мимолетный взгляд своих очень черных,безо всякого блеска глаз, потом переводит их на Мансурова и заявляет голосомдовольно-таки пронзительным:

– Я к вам писала. Мне необходимо с вами переговорить.

Мансуров смотрит на нее, неприязненно прищурясь:

– Как? Значит, это вы писали? Отчего же без подписи?Боялись, что не приму вас? А я уж было решил, что вот эта дама…

Тут нервы мои окончательно перестают меня слушаться:отпихнув «Иду Рубинштейн», стоящую на пороге, я опрометью кидаюсь вон изквартиры, благо Аннушка не успела запереть дверь.

Диво, как я не скатилась с лестницы кубарем и не переломаланоги, а заодно не свернула шею! Вылетаю из парадного, словно мною выстрелили изружья, и несусь что есть мочи по улице, спеша свернуть за угол. Вслед мнераздается насмешливое: «Эй, куда бежишь?!» – а затем звучит издевательское кваканьеклаксона, в котором мне отчетливо различимы давным-давно слышанные глупыеслова:

Мат-чиш – прелестный та-нец,

При-вез его испа-нец…

Что? Матчиш?

Оборачиваюсь и вижу у парадного, из которого я только чтовыбежала, длинный черный «Кадиллак». Монументальный матрос хохочет за рулем итискает грушу клаксона.

Матчиш… «Кадиллак»… матрос… женщина с черными волосами…

И тут меня вдруг словно бы ударяет догадкой. Да ведь кнезнакомому мне Максиму Николаевичу Мансурову, в ванне которого я сегоднясовершила такую замечательную «помойку» и под чьей кроватью потом едва незамерзла, явилась с визитом никакая не Ида Рубинштейн! Это была уже знакомаямне Елена Феррари по прозвищу… как бишь ее? Цыганка? Ах нет, не Цыганка, аАрлезианка!

Опять она? Опять она!