Читать книгу - "Медальон сюрреалиста - Алина Егорова"

Каким же пристальным и сильным был ее взгляд! Он как плита приколачивал к месту и не позволял даже шелохнуться. Странное чувство охватило Сальвадора. Этот колдовской взгляд вызывал оторопь, ему вдруг пришла мысль, что он так и останется здесь стоять навсегда. От этого сделалось противно: какая-то бродяжка посмела парализовать его волю! И в то же время хотелось, чтобы это странное оцепенение не проходило.

Южные дожди недолги — гроза прошла так же быстро, как и началась. На небе обозначился просвет, последние капли поливали землю бесшумно и стремительно. Цыганка как стрекоза выпорхнула из-под дерева и побежала вдоль оврага прочь.

— Эй, куда ты?! — зачем-то закричал Сальвадор, выйдя из оцепенения.

Девушка уже была далеко. Мелькнув цветастой юбкой, она растворилась в пространстве.

В монастырь Сальвадор вернулся промокший и злой. Он шел по высокой в каплях траве, проходя мимо деревьев, дергал за ветки, стряхивая на себя воду.

— Теплоход ушел! Из-под носа ушел! — бормотал он.

Было невыносимо обидно от того, что он ничего изменить не мог. Какая-то цыганка посмела заставить его стоять истуканом на месте, а после исчезла, не позволив выместить свое негодование по этому поводу! Так по-свински с ним еще никто не обходился. Всюду тон задавал он и только он; это вокруг него все ходили на цыпочках, это его капризы всегда исполнялись, и это он мог всех заставить плясать под свою дудку.

Но Сальвадор еще не оценил масштабов бедствия. Цыганка завладела его мыслями: ее пестрый образ стоял перед глазами, а высокий смех звенел в ушах. И взгляд, сильный немигающий взгляд гремучей змеи врезался в память и вызывал озноб. Сальвадор не понимал, что с ним происходит, отчего злился еще больше.

Обедать он не стал, за ужином кусок в горло не лез. Грязная, щуплая, некрасивая оборванка даже не собиралась покидать его голову, как он ее оттуда ни гнал.

Сальвадор злился на самого себя за беспомощность. Он привык, что все складывается так, как хочет он, потому что он с рождения умел ловко манипулировать окружающими и всегда делал то, что хотел. Еще будучи ребенком, Сальвадор умел заставить мир крутиться вокруг его персоны, но справиться с собственными мыслями он оказался не в состоянии.

Сальвадор попытался отвлечься — взял карандаши, плотный лист бумаги, вышел на улицу. Думал нарисовать пейзаж: луг, деревья, собранные клином тучи над горизонтом, но после нескольких штрихов обнаружил, что рисует цыганку. Высоко запрокинув голову с засаленными космами, девушка издевательски хохотала. В бешенстве Сальвадор скомкал рисунок и швырнул его в сторону. Уже темнело, поднявшийся ветер забирался под свободную рубашку, надувал ее пузырем и щекотал холодными щупальцами крепкое молодое тело. По спине и рукам бежали мурашки, юноша ускорил шаг, направляясь в свою келью.

Спать, спать, спать! За ночь сон прогонит дурные мысли, и наутро от назойливой цыганки в памяти не останется и следа. Сальвадор содрал покрывало со слишком аскетичной для него кровати, разделся и лег. Засыпал он обычно сразу, спал крепко, наслаждаясь яркими необычными снами и долго нежась по утрам в постели. В этот раз заснуть не удалось.

За окном завывал ветер, качая скрипучую ветку старого ясеня. Ветка, как раненая птица, царапалась и билась в стекло; над нею, замутненная тучами, висела луна. Сон не приходил, вместо него появился образ цыганки. Дерзкая и нахальная, она явилась к Сальвадору ночью.

— Уйди, проклятая! — прорычал юноша и запустил в образ ботинком.

Поняв, что не уснет, он поднялся с постели. Отец, когда мучился бессонницей, выпивал бокал крепленого вина. Этого было достаточно, чтобы через пару минут мертвецки уснуть.

Недолго думая, Сальвадор оделся и отправился на монастырскую кухню за выпивкой. В первый день, когда ему показывали монастырь, он увидел в приоткрытой кухонной кладовке несколько бутылок. Кухня находилась в отдельно стоящем покосившемся строении и, вероятно, запиралась на ночь. Запертая дверь юношу ничуть не смущала, он запросто мог забраться через окно.

Прохладная каталонская ночь была доверчива и тиха. Свет в узких монастырских окнах погас, все давно спали, чтобы встать на рассвете. В тусклом свете луны Сальвадор добрался до кухни, толкнул высохшие створки окна, поднялся на руках и, вскарабкавшись на подоконник, исчез во тьме. Искать кладовку пришлось на ощупь. Чертыхаясь и натыкаясь на углы, он обнаружил то, что искал, — его рука нащупала пару пузатых бутылок. Откупорив одну из них, понюхал горлышко, потом сделал осторожный глоток. Запах сильно напоминал забродившее варенье из персиков, вкус был не то пивным, не то винным. Выпив примерно кружку, Сальвадор отметил, что напиток отдаленно напоминает сангрию. В голову ударил хмель, по телу пробежала приятная теплая волна, захотелось петь. Он тут же затянул в полный голос:

Siempre que te pregunto,

Que cuando, como y donde

Tu siempre me respondes…^[1]

— Ого-го! — крикнул юноша.

— Quizas, quizas, quizas!^[2] — раздался тонкий девичий голос.

Сальвадор вмиг протрезвел. Он подлетел к окну и огляделся — никого.

— Что за дьявол! — выругался он, тряся в воздухе пиратской бутылкой. Юноша высунулся из окна по пояс, спьяну не удержался на подоконнике и вывалился наружу. Послышался издевательский смех. Это была она, точно она — вчерашняя цыганка! Или ее призрак? Ведь ее нигде нет, а смех есть. Сальвадор уже был готов поверить во что угодно. Она ведьма, точно ведьма!

Он подобрал с земли уцелевшую бутылку с не до конца вылившимся вином, одним махом допил остатки.

Шатаясь и покачиваясь, как матрос на палубе, Сальвадор шел к себе по наитию. В его голове шумел, разбавленный вином, хрустальный смех, а перед глазами призрачно мелькала пестрая юбка цыганки. Он уже не пытался прогнать этот образ, смирился с ее нахальным вторжением в собственный рассудок и даже поймал себя на мысли, что хочет ее увидеть.

— Сгинь! Сгинь! Сгинь! — злился Сальвадор. Не мог же он признаться даже самому себе, что цыганка ему нравится!

Видение не исчезало. Дерзкая цыганка, словно издеваясь, трясла перед глазами грязными патлами и неистово хохотала.

Как он добрался до своей кельи и в одежде и обуви упал в постель, Сальвадор не помнил.

Несмотря на прекрасную погоду, утром он встал разбитым с противным медным привкусом во рту. Голова трещала, как лед на Сегуре. Воспоминания о событиях вчерашнего вечера имели расплывчатые очертания, словно были написаны маслом на холсте. В центре этого холста, тряся чернявыми кудрями и монисто, неистово плясала цыганка.