Читать книгу - "Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов"

есть, претензий к ней нет. Хотя вот что запишите: этот, главный у разбойников, сцапал ее, как колбасу с прилавка, и что-то ей интимно нашептывал.

— Когда это?

— А вот когда опоздавший, Гаврилов… я говорила.

— Помню.

— Вот он дверь дергал, я решила крикнуть, а бандит Самохину эдак к себе притянул…

— Схватил?

— Да какой схватил, ее обхватишь! Притащил к себе, как на танцах. Приставил пистолет, а мне головой покачал: не надо, мол. Она смирно так стоит, а он ей что-то нашептывает, а она отвечает.

— Что он говорил? Что отвечала?

— Я не слышала. Как будто все в тумане было.

Волин, которому дамские «коли да кабы» порядком надоели, резюмировал:

— То есть вы без особых оснований утверждаете, что ваша сотрудница Самохина и эти бандиты были заодно.

— Нет! — возмутилась Фокина, но тотчас поправилась: — Хотя да.

— Что заодно?

— Вам виднее.

— Но мне надо понимать ваше мнение. Вот, например, то, что она пыталась задержать преступников — это как к вашим словам пристегнуть?

Фокина решительно заявила:

— Это режьте меня на куски — не знаю к чему.

Пора закругляться, решил Волин, выставил Фокину из кабинета и позвал Самохину.

Мила держалась смирно, памятуя о прошлых их встречах, но ногу на ногу все-таки заложила и папироску попросила. Волин сурово отказал:

— Вредно для здоровья. — И предписал заодно: — Сядьте прилично. Начнем.

Задавая общие вопросы, уточняя уже услышанное, Волин нет-нет да поглядывал на девицу. В целом социальная педагогика работает, но не до конца. Конечно, краски на лице нет, и волосы зачесаны гладко, и одета скромно, но душок прежней бесстыжей гулены все же ощущается. Само собой, это не повод для подозрений, но взять на заметку стоит.

Мила толково, без запинки и вполне складно поведала, как было дело. Причем вроде бы говорила спокойно, но, закончив повествование на том, как выстрелила в убегающих, начала уже по второму кругу, далее по третьему описывать то же происшествие, придумывая какие-то новые детали. Волин ее остановил:

— Хватит. А вы что же, хорошо стреляете?

— Раньше не жаловались.

— Где научились?

— На хуторе заведовала заготовками харчей. Пришлось популять.

— Понятно. Начальница сказала, что…

— Врет.

— Я про другое, — успокоил капитан. — Опишите внешность разбойников.

— Один, в которого я попала, был небритый, с чулком на роже.

Она замолчала. Волин спросил:

— Это все, что ли?

— Хороший чулок, розовый. Дорогой.

— А рост, приметы, может, что-то говорил…

— С ним мы не говорили, — сказала Мила, но тут спохватилась и поправилась: — Только я его голос слышала! Вот я овца. Когда в него пуля попала, он крикнул: «Князь!»

— Кому это?

— А второму, который его утащил.

«Интересно. Крайне интересно» — Волин записал и обвел это слово.

Мила между тем поежилась, принялась тереть запястье.

— Разрешите?

Не дожидаясь позволения, Виктор Михайлович взял ее за руку, развернул на свет. На розовой свежей коже проступали, чернея, синяки.

— Второй вас захватил и угрожал оружием, все верно?

— Да.

— Пишу?

Мила почему-то заупрямилась:

— Ну а это не получится, что я с ним заодно?

«Однако она стала соображать куда быстрее», — отметил Волин и возразил:

— Почему же заодно?

— Так вы сами раньше говорили про это… как это. Что жертва тоже виновата.

Капитан успокоил:

— Не всегда, не волнуйся. Я тебе верю. Не вижу оснований не верить. Говори смело.

Мила, чуть хмуря белый лоб, с сомнением поддакнула:

— Да, он меня схватил и в подзубальник дуло упер.

— Это куда?

Она ткнула пальцем под челюсть.

— Записал. Продолжай.

— Ну вот, пока Иваныч ломился, так и держал.

— Так вы говорили или нет?

— Было дело. Называл «мадам», и какие-то листья падают, осень в чем-то там…

— Смертельном бреду?

— Во-во. Я еще подумала: скаженный какой-то, весна ж на дворе.

«Опять фантазии», — подумал Волин и, чуть подтрунивая, спросил:

— Так, а может, он еще и картавил?

Мила обрадовалась:

— Ну вы как будто рядом стояли! Пишите — картавил.

— Это вот так? — Волин, картавя, воспроизвел фразы из песни, содержащие звук «р».

Но Мила не согласилась с этой трактовкой:

— Нет же! Вот так. — И повторила слова, только совершенно другим образом.

Волин, вздохнув, заметил:

— Значит, гнусавил.

— Ну пусть так.

— Хорошо. Как он выглядел?

Мила немедленно набычилась и забормотала:

— Что мне за него, замуж выходить? Не всматривалась я.

— Я не сомневаюсь, — успокоил Волин, — так как выглядел?

И Мила, которая не всматривалась, вывалила, как самосвал:

— Высокий, ладный, блондин, волосы короткие, но волнистые…

Волин поднял бровь, Самохина спросила:

— Что? Из-под кепки виделись.

— Ничего, ничего. Продолжай.

— Книзу лицо узкое. Глаза не разглядела, но такие… большие. Руки — вот, — она взмахнула лапками, точно пытаясь вытянуть свои коротковатые пальцы, — как у музыканта. Одет уж очень аккуратно. И сапоги такие прекрасные.

Волин качнул рукой:

— Это последнее что означает?

— Не кирза тупоносая, а кожа, и носы острые. И начищены уж очень хорошо.

— Чистые то есть.

Мила поправила:

— Начищенные! Отдраенные! Вот у того, второго, ужасно грязные чоботы были.

Она замолчала, потому что за дверью послышались громкие разговоры, возгласы, началась какая-то возня.

Там посреди зала пылал сигнальным фонарем Яковлев. Мокрый, грязный — на галифе коркой стыл ил, сапоги в грязи, — он нежно прижимал к груди брезентовую сумку. И сам лейтенант, и сумка распространяли густейший запах сырости, тины и тухлых яиц.

Лейтенант начал было, как следует:

— Товарищ капитан, разрешите обратиться. — Но сбился и восторженно отрапортовал: — Нашли, Виктор Михайлович!

— Кого нашли, лейтенант?

— Сумку! Деньги! Ни синь пороху не тронуто!

Фокина взвизгнула, подалась вперед, чтобы броситься, выхватить драгоценную сумочку, пересчитать, перещупать, — но не посмела. Капитан сам отобрал торбу у подчиненного, унес обратно в кабинет, поставил на стол, который Фокина невесть как успела застелить газетой.

— Дверь закройте, — приказал Волин, женщина подчинилась. — Сумка та самая?

— Его, его сумка, ворюги. Брезент из вещмешков, а пряжки трофейные, немецкие.

Все пачки были свежими, чистыми, лишь некоторые чуть влажные, и одна заляпана пальцами. Похоже, на радостях кто-то из оперов схватил, скорее всего Яковлев.

Фокина чуть не стонала:

— Разрешите пересчитать?

Волин сделал успокаивающий знак, кликнул в коридор:

— Понятых, живо. — И лишь потом ответил: — Сейчас пересчитаем.

Фокина любовно пересчитывала купюры, понятые стояли и внимательно смотрели. Заведующая оживала на глазах: все тридцать пять тысяч рублей семьдесят пять копеек были налицо.

Волин отвел Яковлева в сторону:

— Докладывай.

— Прошли в лес, к болоту. Шли по следу крови. Снег выпал ночью, так что хорошо сначала было видно. Потом, как углубились в лес, туман стал гуще, грязь началась, следа уже не стало, может, раненого и перевязали. Ну, думаю, сбились со следу, а потом глядь — у Чертова Зыбунчика