Читать книгу - "Смех и грех Ивана Царевича - Дарья Донцова"

Тогда‑то Винивитиновым‑Бельским пришлось туго. Семен стал изучать финансовые дела отца и понял: с начала перестройки Кирилл Алексеевич не заработал ни копейки, его коммунистическое творчество не было востребовано новой властью. Зато он сохранил массу связей и стал продавать произведения искусства, которые собирал его отец, — драгоценные фарфор, живопись, шкатулки. Почти весь антиквариат ему удалось переправить за рубеж в частные коллекции. Вот на что семья безбедно жила с тысяча девятьсот девяносто второго года, вот откуда брались деньги на престижный отдых, на автомобили, еду, одежду, оплату коммунальных услуг, прием гостей и содержание прислуги.

Кстати, использовав свои немалые знакомства, Кирилл Алексеевич успел приватизировать дом и землю, чем буквально спас всю семью. Сеня‑то ничего не умел — а главное, не хотел — делать. В мастерскую, где трудились отец и дед, он никогда не заглядывал, преподавать в институте по их примеру не собирался. А в середине девяностых объявил себя поэтом и одновременно искусствоведом и сел писать книгу, над которой работал до своей смерти в начале нынешнего года.

Повторяю: после кончины Кирилла Алексеевича положение семьи стало критическим. К тому времени Елизавета Матвеевна пригласила на постоянное жительство в усадьбу всех своих родственников. В доме обитали не только Семен, его жена и близнецы Ксения с Родионом, но также младшая сестра хозяйки Анфиса и ее престарелые родители — Эмма Геннадиевна с Матвеем Ильичом. Все хотели есть три раза в день, пить чай со сдобными булочками, каждому требовались одежда, обувь. Гигантский особняк сжирал горы топлива и электричества, здание следовало ремонтировать — оно ведь не новое, то крыша потечет, то крыльцо обвалится. Кроме того — в нем была тьма комнат, где на окнах висели шторы, а на полу лежали купленные еще купцом Бельским совершенно неубиваемые арабские ковры, и все это было покрыто пылью. Если раньше по дому бегали со швабрами и тряпками с десяток горничных, а на кухне толклись повара, то теперь осталась одна престарелая Надежда Васильевна, единая во многих лицах: и кухарка, и домработница, и т. д. Не забывайте еще про просторный парк, где в прежние времена трудился штат садовников, ныне же его территория тихо зарастала сорняками.

Как они выживали? Хороший вопрос.

Семен Кириллович самоустранился от всех проблем, на упреки супруги смиренно отвечал:

— Лично мне ничего не надо. Наш род насчитывает не один век, предки пережили много испытаний, я генетически получил в наследство умение довольствоваться малым. Есть обед? Прекрасно. Нет? Попью кефирчик. Его нет? Мне достаточно воды из‑под крана, она‑то точно не иссякнет.

Как‑то раз Елизавета Матвеевна не выдержала и накинулась на мужа:

— Перестань нести чушь про древние корни! Можешь сколько угодно врать о своем аристократическом происхождении в присутствии моих родителей и Анфисы, они в твои россказни верят, слушают их с открытым ртом. Но мне‑то не смей лапшу на уши вешать! В общем, пора тебе взяться за ум и найти какую‑нибудь работу.

Семен вскочил, отбежал к балкону — беседа проходила в столовой — и патетически воскликнул:

— Дорогая, что с тобой? Вспомни, в библиотеке хранится родословная князей Винивитиновых‑Бельских, мой пращур Степан по прозвищу Железный вместе с Александром Невским громил псов‑рыцарей! И никогда никто из семьи не служил за оклад!

Елизавета Матвеевна онемела. Неужели муж поверил во вранье своего деда Алексея? С ума сойти, он на самом деле считает себя князем… Или просто не хочет работать?

От остальных членов семейства тоже не было никакого толка. Анфиса, младшая сестра Лизы, обладала хорошим слогом, бойким пером и писала крохотные эссе в журналы, в которых рассуждала о красоте окружающего мира, — но кому нужны в смутные времена такие опусы? Фису печатали неохотно, еще с меньшим желанием выплачивали ей гонорар. Эмма Геннадиевна и Матвей Ильич получали мизерную пенсию и сдавали свою квартиру, но все их деньги уходили на лекарства да на лакомства для любимца старушки пуделя Рича, которому на рынке покупалась парная телятина.

От полного отчаяния никогда нигде не работавшая Елизавета Матвеевна собственноручно вскопала в парке грядки, посадила помидоры, огурцы, картошку и зелень. И на робкие слова Надежды Васильевны про то, что на глинистой почве, да еще в тени деревьев, ничего не взойдет, она сердито заявила:

— Если неграмотные бабы из деревни выращивают урожай, то у меня, человека с высшим образованием и безупречным воспитанием, непременно все заколосится. Это дело нехитрое.

Но овощи плевать хотели на университетский диплом и умение пользоваться ножом и вилкой — всходы на грядках так и не зазеленели.

Положение Винивитиновых стало почти бедственным. А потом Семену Кирилловичу в голову пришла гениальная идея. Однажды он дал жене толстую книгу и велел:

— Живо прочитай!

Елизавета Матвеевна покорно просмотрела роман и удивилась:

— Что интересного в повествовании об английской семье, которая борется за выживание?

— Молодец, сразу суть ухватила, — похвалил ее супруг. — Ну‑ка, ответь, что спасло британцев?

— Они стали пускать в дом экскурсии, — как прилежная школьница, ответила Елизавета Матвеевна.

— Вот! — обрадовался Семен Кириллович. — Что мешает нам заняться тем же? Ты все упрекаешь меня в бездействии, а я порылся в библиотеке и составил легенду. Слушай! Наш замок был построен в тысяча триста двенадцатом году…

— Побойся бога, Сеня! — захохотала Анфиса, присутствовавшая при разговоре. — Ведь сразу видно, что этому зданию от силы лет сто.

— Ты меня недослушала, — надулся хозяин. — Да, дом перестраивался, реконструировался, но сохранились некие свидетельства старины. Например, камин четырнадцатого века, в котором французский король Людовик Пятнадцатый сам жарил гусей.

— Не уверена, что сей монарх жил в те времена, — засомневалась Елизавета Матвеевна. — И, кстати, как он попал в Россию? Зачем приезжал? При чем тут гуси?

— Людовик был родственником князя Андрея Винивитинова‑Бельского и тайком, инкогнито, навещал его, они даже гусей на охоте подстрелили, — на полном серьезе заявил Семен Кириллович. — А потом съели их за ужином в усадьбе.

— Дорогой, гусаки живут возле рек, где им в чаще плавать? — усомнилась жена.

— К тому же у нас нет камина, — вставила Анфиса.

И тут тихий, по‑чеховски интеллигентный Сеня, мямля, рохля и полный пофигист, изо всей силы треснул кулаком по столу и заорал:

— Всем заткнуться! Как я сказал, так и будет. Надоела нищета! Нет камина? Значит, появится.